Дарители жизни

Возможно, в немалой степени такой психологической атмосфере способствовало удивительное единение людей. И не только потому, что недавнее лихолетье всех сплотило, приучило держаться локтя друга, товарища, брата по оружию и по несчастью. Это, конечно, сказывалось повсеместно и ежечасно. Но надо отметить и то, что наш народ вообще пропитан настроениями коллективизма, данного нам от Бога, такова наша природа, естество. Эта национальная черта не зря вошла в широко известные народные пословицы и поговорки, такие как: «Сила народа — что сила ледохода», «Один в поле не воин», «Двое — не один, маху не дадим», «Один ум хорошо, а два — лучше», «Коли два, то ты не один», «С миру по нитке — голому рубаха» и другие. А сложившийся веками образ жизни лишь укреплял ее. Тогда не было телевизоров, однако никто не замыкался в стенах своих жилищ. После работы люди шли в клубы, в гости к друзьям и родственникам, где пересказывали прочитанные книги, играли в шашки, шахматы, лото, в крайнем случае в подкидного дурака, была такая карточная игра, и даже разыгрывали сценки из полюбившихся пьес.

Вот так и получалось, что иногда по вечерам родители «подкидывали» меня бабушке Наташке. Случалось, что и ночевала я у нее. Семья бабушки Наташки была представлена тремя поколениями: сама бабушка, ее дочь Зина и тетина Зинина дочка Шура, на год старше меня. Мужчин не было, бабушкин муж умер в голод 1933 года, а тетя Зина замуж не выходила, свою Шуру она «привезла» из Германии, поэтому у них в доме всегда царили тишина, покой и согласие. Замечу попутно, что один из сыновей бабушки Наташки во время войны был офицером, он погиб, и его мать получала пенсию в связи с потерей кормильца. Тетя Зина работала на кирпичном заводе. В целом семья жила в относительном достатке.

Меня и свою внучку Шуру бабушка Наташка укладывала спать на широкой и жаркой русской печи и начинала вместо сказок рассказывать всевозможные небылицы и истории из жизни. Да такие страшные, что мы прятались под одеяла, свивались там клубочками и надолго затихали, почти задыхаясь от недостатка воздуха, но не выдвигали носов наружу. Скованные цепями мистического ужаса, мы просто не смели дышать, не могли пошевелиться, у нас начисто замирало ощущение самых себя. Одно желание в те минуты владело нами — присмиреть так, чтобы никто не догадался о нашем существовании. Сама же бабушка, сухонькая и маленькая, как лесная колдунья, зажигала керосиновую лампу, ставила на стол, садилась в круг ее света и ставила заплатки на вещи: постельное белье, одежду, чулки, оконные занавески и прочее.

Она вообще была невиданной аккуратисткой, без этого уточнения рассказ о ней будет неполным. Вот уже находясь в XXI веке, я могу сказать, что во всю жизнь знала еще только двух столь чистоплотных хозяек, но они были из другой эпохи, когда было уже и чем стирать, и чем подкрахмаливать белье. А тогда ни мыла, чтобы постирать, ни утюга, чтобы погладить вещи, достать не удавалось. Стирали золой да растением, которое называли то «мыльница», то «хлопушка» — по-разному, а гладили качалкой да вальком. А бабушка Наташка при этом всегда ходила чистенькая, накрахмаленная и наглаженная, от нее даже пахло какой-то удивительной свежестью. И в доме та же чистота царила. Занавески висели хоть и заплатка на заплатке, а накрахмаленные и отутюженные, словно только что из-под ее руки вышли. Как тут было не удивляться?

— Заберет вас баба Яга за непослушание, — обещала бабушка Наташа нам с Шурой, если мы долго не засыпали.

Поэтому мы еще больше замирали, окончательно прекращали подавать признаки жизни. Герои бабушкиных рассказов совершали разное: злые мужики до смерти изводили ненавистных жен, вредные ведьмы выдаивали молоко у соседских коров, садисты-убийцы преследовали доверчивых девушек и женщин, а разная нечисть творила другие бесчинства: лешие водили людей окольными путями, русалки затягивали в омут влюбленных без взаимности девушек, плели запутанные интриги домовые. И только святые угодники предотвращали преступления, хоть и не всегда успешно. Свет от лампы и бабушкино тыканье иглой спасали нас от сущей смерти — все же вокруг тлела какая-никакая жизнь, в которой сохранялось нечто безопасное и мирное. Преодолев первый испуг, мы перевоплощались в героев бабушкиных небывальщин, всегда почему-то, выбирая ипостась гонимых и оскорбленных, а потом под ее монотонный голос засыпали, вздрагивая от видений, что продолжали нас преследовать и по ту сторону реальности.

Не помню причины, по которой у меня разболелся живот. Возможно, я много съела семечек, жареных зерен подсолнечника. Сначала я терпела, согнувшись и обхватив живот руками, потом начала охать, наконец заорала со слезами на глазах. Такой недуг бабушка лечить шептанием не умела, да она и понять не могла, от чего меня скрючило.

— Что у тебя болит? — все выспрашивала она.

А какой из ребенка диагност в пять-шесть лет? Может, теперь дети смышленее, но и мы понимали, где нога, где ухо. А толку-то?

— Живот! Ой, ой!!! — орала я.