Дарители жизни

— Носит же земля таких извергов! — возмущалась она, поправляя косынку на голове. — Ну, живи пока что, зараза, но попомни: еще раз узнаю, что ты потираешь руки о жену или детей, — убью. Ты, Макар, мое слово знаешь, — весомо сказала, отходя в сторону.

Говорят, что и до этого случая поколачивала Евлампия Пантелеевна зятя батогом за то, что напивался и до потери сознания избивал жену, а потом за ноги волочил к ставку и отливал водой.

Но то было по-семейному, дома, тихо… А тут терпение Евлампии Пантелеевны лопнуло и она отхлестала зятя при свидетелях, чтобы узнал он еще и позор.

И как пошептала — вроде помогло…

Не стало Макара Матвеевича 14 мая 1947 года — умер в голодный год от истощения и обострения всех остальных болезней.

А Сеньку-засранца Евлампия Пантелеевна легко научила аккуратности. Однажды гулял он у них во дворе и снова навалял в штаны. Тетки Липы он не стеснялся и не боялся, зная, как она хорошо к нему относится.

— Тетя Липа, — радостно закричал издалека, — я снова усрался!

— Иди сюда, племянничек, я тебя обмою, — позвала его Евлампия Пантелеевна.

Она сняла с мальчишки штаны, выбросила. Затем взяла вылущенную и высохшую головку подсолнуха, намочила в воде и начала ею обмывать Семенову голую задницу. Кто знает, что такое вылущенная и высохшая головка подсолнуха, тот такой экзекуции и своему врагу не пожелает. Семен орал и извивался, топал ногами и закрывал ягодицы ладонями, но Евлампия Пантелеевна жалости не знала.

— А чтобы ты больше не гадил в штаны, паразит! Чтобы просился! — приговаривала она. — Запомнил?

— Ой, запомнил! — орал Сенька. — Больше не буду!

И правда, прекратились после этого его неприятности.

Был у Евлампии Пантелеевны свой метод борьбы с человеческой глупостью и «болезнями», умела она от них шептать…

Глава 2. Предки Прасковьи Яковлевны по отцу

Еще больше родни у Прасковьи Яковлевны было со стороны отца Якова Алексеевича Бараненко.

Пожалуй, стоит начать с его родителей. Про его мать Ирину Семеновну рассказ будет чуть ниже. Она жила долго и хорошо всем запомнилась. А его отец, которого звали Алексеем Федоровичем, погиб на расстреле 8 марта 1943 года, вместе с родителями Прасковьи Яковлевны, поэтому о нем мы знаем с ее слов.

Алексей Федорович (17.07.1867 – 8 марта 1943)

Алексей Федорович был сыном Федора-старшего — одного из трех братьев с одинаковыми именами, приехавших в Славгород с Полтавщины. Дед Алексей, рассказывала Прасковья Яковлевна, был высоким и весьма крепким мужчиной, ни на кого из родни не похожим, моложавым и коренастым. В свои 76 лет выглядел вполне на 60. Он происходил из хорошей семьи. Полных сведений о той семье у нас почти нет, разве что немногое известно о его братьях.

Ефим Федорович, его самый младший брат, был слабеньким, щупленьким. Он и потомство дал болезненное. Когда и как он умер, нам теперь неизвестно, а жена его, бабка Ефимиха, дожила до глубокой старости и умерла, наверное, годах в 60-х. Ее хата и поныне стоит на углу переулка и третьей улицы от дома Прасковьи Яковлевны.

Сразу надо сказать, что две их дочери — Вера и Надежда — приходились Прасковье Яковлевне двоюродными тетками, хотя были моложе ее. Мы еще вспомним о них в своем рассказе.

Вера — русоволосая, высокая, в меру полная и довольно приятная внешне — так и не вышла замуж, лишь в поздние годы решилась родить мальчика. Это было году в 1957-58. По характеру была она нелюдимой молчуньей, всегда хмурой и строгой, чем отпугивала от себя людей. Как потом выяснилось, ее донимали головные боли из-за гипертонии. Она и умерла рано, едва успев поставить сына на ноги.

А младшая дочь деда Ефима и бабушки Ефимихи, Надя, — чернявая, высокая и стройная, приветливая, с длинными ровными ногами, с женственными чертами лица, — была бы совсем пригожей, но родилась глухой, и это отразилось на внешности. По ее лицу было видно, что с ней что-то не так. У нее и зрение было ослаблено, она носила очки с толстыми линзами, от которых ее глаза казались неестественно большими. Это тоже не добавляло привлекательности.

Она получала пособие по инвалидности и никогда нигде не работала, зато всю домашнюю работу тянула на себе, от чего и выглядела более изнуренной, чем пышная старшая сестра. Как всегда бывает, беда принудила ее освоить доступные ремесла, — она отлично вязала, шила, а также вышивала. Особенно хорошо у нее получалась машинная вышивка, которую мы называли «ришелье». Надежда Ефимовна изготавливала оконные занавески с этой вышивкой и продавала на базаре, пополняя семейный бюджет.

С детства ее научили грамоте, а также понимать человеческую речь по губам и даже разговаривать, благодаря чему она свободно общалась с людьми. Разбирать ее выговор было трудно, но вполне возможно.