Дарители жизни

Варвара Ивановна вышла замуж за некоего Кулеша, симпатичного неказистого мужиченку. Их единственный сын Анатолий (копия отца) женился на Людмиле, дочери Надежды Макаровны Янченко, двоюродной сестры Прасковьи Яковлевны.

Была еще дочь Мария Ивановна, что вышла замуж за военного по фамилии Гаращенко. В этом браке детей не было, и супруги удочерили девочку Галину. Года два они жили в Славгороде, в доме Фроси Ивановны, когда муж Марии Ивановны после завершения военной карьеры переходил на гражданку. Наверное, ждали получения жилья в Днепропетровске. Галя была на год старше Любови Борисовны, и девочки дружили. Это было где-то в 1959-1963 годах.

Самым младшим был единственный сын Петр Иванович по сельской кличке Дода, безобидный человек, труженик, но со странностями, выражавшимися в неудержимых фантазиях о своем якобы героическом прошлом. Этим и объяснялось прозвище Дода — дескать, ненормальный.

Дода был женат на Марии Рощиной, старшей сестре Лидии Рощиной (по мужу — Бабенко). Тетя Мария очень страдала от гипертонии и умерла после инсульта весьма молодой. Она работала школьным библиотекарем, всегда охотно помогала детям выбирать книги для чтения. Все дети Петра Ивановича и тети Марии родились с яркими странностями: старшая Валя — инвалид детства, необучаемая и непригодная ни к какой работе; средняя Надя кое-как окончила неполную школу и работала на заводе уборщицей, но даже не умела готовить себе еду; наиболее нормальным был Александр, единственный сын, младший ребенок, он даже окончил техникум при Южмаше, женился, но после этого к родным не приезжал.

Каждый вечер дед Иван и его жена Неумывака сидели на скамейке у своих ворот или у ворот Фроси Ивановны, что были напротив через улицу, собирали возле себя детишек и рассказывали о старине. Конечно, детишек, способных слушать стариков, пойди поищи — что-то кроме Любовь Борисовны и не помнится никто… Но зато наслушалась Любовь Борисовна от них немало интересного, спасибо им!

Так вот, с их слов, Мария Неумывака была сельской активисткой, первой записались в комитет бедноты (комбед). Затем возглавила его, а позже по всем правилам организовала в Славгороде колхоз. Самой же там поработать не пришлось — как раз в это время ей помешали выйти замуж за Ивана Алексеевича Бараненко, ради которого она, возможно, и совершала свои подвиги, и она морально не смогла жить в Славгороде, уехала в Запорожье. А там нанялась работать прислугой к влиятельному лицу, директору авиационного завода № 26. Звали его Станислав.

Во время войны завод эвакуировали в Омск, и Мария Неумывака поехала следом за своим хозяином. После войны его перевели в Москву, и он снова забрал прислугу с собой. Вскоре он стал Министром авиационной промышленности. Больше о ней ничего не известно.

Григорий (1904 – ?) — муж Александры Федоровны, красавец и разгильдяй, легкий человек. Он был призван на фронт после 1943 года, и демобилизован до окончания войны по ранению. По возвращении домой несколько месяцев работал вместо расстрелянного Якова Алексеевича колхозным бригадиром, т.е. агрономом. А потом вдруг резко исчез — все бросил, даже дела не передал, и навсегда уехал в неизвестном направлении. Люди, конечно, недоумевали и строили разные догадки. Такое исчезновение больше всего походило на гибель, возможно, насильственную. Но такого преступления нигде выявлено не было. Оставалось предположить, что он получил какое-то известие, жизненно важное для него, и исчез. Прасковья Яковлевна прямо предполагала, что он уехал к фронтовой подруге, которую мог завести в госпитале. Видимо, она сообщила ему о рождении общего ребенка.

У Григория Алексеевича с Александрой Федоровной было трое детей — Галина, Александр и Надежда.

Федор (1905 – 1941) — погиб в первом же бою, в Павлограде; в Павлограде у него остался сын Анатолий.

Иосиф (1907 – 1941) — погиб на войне, проживал на хуторах; на Терсянке у него был сын.

Приведем отрывок из воспоминаний Любовь Борисовны о ее детстве, что будет крепко связан с Ириной Семеновной{4}.

«Шел сентябрь 1953 года. Я тогда еще не ходила в школу, но готовилась пойти в следующем сентябре, и прекрасно понимала, что свободно гуляю последний годик моей жизни под родительским кровом, что больше такой роскоши у меня не будет. Кто-то мне об этом растолковал, и это запало в душу. Каждый вечер перед сном я вспоминала прожитый день и мысленно провожала его ласковыми и благодарными словами.

Но вот у меня стала болеть левая ножка, и я сказала об этом папе.

— Какая? — он с недоверием прищурил насмешливый глаз.

Правильно, потому что я любила сказываться больной, чтобы привлечь внимание родителей. Выдумывала несуществующие недуги. А так как здоровья я была слабого, часто недомогала, переболев всеми мыслимыми болезнями, то родители попадались на удочку: верили и начинали разбираться с жалобой. Как-то я заявила, что у меня один глаз плохо видит.

— Как это? — первой всполошилась обычно хладнокровная, неласковая мама.

— Ну, так, что половина его видит, а половина нет, — пояснила я.