Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Когда Василий Лукич в плохом настроении, разговаривать с ним трудно. Бывало попросишь: “Василий Лукич, ты столько знаешь, расскажи что-нибудь интересное”. Василий Лукич ворчит: “Мало ли что я знаю. Я много чего знаю. А вам это знать не положено. В старые времена за это языки вырывали — и правильно делали…”

Мы с Василием Лукичом познакомились в редакции “Политиздата”, где он искал “негра” для записи своих мемуаров. Эти мемуары, озаглавленные “С партией в сердце”, в основном были написаны к 1982 году, но так и не были изданы. Хотя мемуары касались периода войны, когда Василий Лукич координировал действия сразу трёх партизанских отрядов в Белоруссии, цензура безжалостно их выпотрошила, оставив, фактически, только цитаты из классиков марксизма. Василий Лукич страшно ругался, но его куда-то вызывали, побеседовали, после чего он официально заявил, что с мемуаристикой покончено.

— Переходим на фольклор, — предложил я. — Вы, Василий Лукич, будете, как Гомер, петь свою Одиссею следующему поколению, то есть мне. Я буду петь следующему, а лет через пятьсот, гляди, нас и опубликуют.

— Тебе-то вот точно ничего не расскажу, — злился ветеран-чекист, — болтлив ты не в меру. Раньше таких шлёпали десятками. Мне на старости лет ещё не хватает искать на свою ж… приключений. Меня вот в обком вызывали. Сопляк там какой-то взысканием грозился за нарушение партийной этики. Нет, ничего рассказывать тебе больше не буду.

Но иногда рассказывает…

Как-то я пришёл к Василию Лукичу, тот смотрел по телевизору какую-то очередную серию “Семнадцати мгновений весны”. На экране шеф гестапо Мюллер, в прекрасном исполнении талантливого актёра Броневого, безуспешно пытался разоблачить советского агента Штирлица. Василий Лукич, помешивая ложечкой остывший чай, не отрывая глаз от телевизора, задумчиво произнёс:

— Совсем на себя не похож.

— Кто не похож? — не понял я. — Штирлиц?

— Какой там Штирлиц, — буркнул Василий Лукич. — Штирлиц — это выдумка сплошная. Я о Мюллере говорю. Могли бы и получше подобрать артиста.

— А вы что, его фотографию видели? — удивился я. — Везде пишут, что Мюллер исчез после войны, и даже фотографии его не удалось обнаружить.

— Фотографию! — хохотнул Василий Лукич. — Да я его видел, как тебя. Он у нас в академии на ФПК лекции читал по оперативному розыску и ещё спецкурс вёл по всемирному сионистскому заговору. Немцы за время войны очень много материалов собрали против сионистов. Мюллер и занимался обобщением этих материалов. Мы его Генрихом Ивановичем звали. Хороший мужик, простой такой. Всё объяснит доходчиво, поговорит с любым запросто. Я-то тогда всею подполковником был. А он — сам понимаешь!

— Он что, переводчика за собой таскал? — недоверчиво спросил я. — Вы же, Василий Лукич, сами говорили, что иностранных языков не знаете.

— Да он лучше нас с тобой по-русски шпарил, — удивляется моему непониманию Василий Лукич. — Он же профессором у нас числился на двадцать седьмой кафедре. Кафедра оперативного розыска. Там знание языков обязательно для профессоров. Иначе не утвердят. Вот Борман, тот, говорят, вообще по-русски не умел. Но я врать не буду. Видел его только раз мельком на одном совещании. Он, вообще, не по нашему ведомству числился, а в номенклатуре ЦК. Там свои порядки.

— Борман был членом ЦК? — изумился я.

— Он в номенклатуре ЦК был, — уверенно поясняет Лукич, — а не членом ЦК. Это не одно и то же. А членом ЦК он не был. Даже кандидатом не был. Хотели рекомендовать его в кандидаты, но выяснили, что у него членские взносы не уплачены лет за пятнадцать, если не больше. Ну, все, конечно, понимали: война. Поэтому взыскание ему не объявили, но и в кандидаты не провели. В общем-то, мог и побеспокоиться об этом. Тем более, столько лет зарплату в инвалюте получал.

Василий Лукич помолчал, что-то, видимо, припоминая.

— Я вообще этих из ЦК не очень любил, — сознаётся Василий Лукич. — Чванливые, хитрые и жадные. Вертеться умели, как угри. Не ухватишь. Вот и Борман этот — он заместителем начальника экономического отдела работал — выбил себе персональную пенсию союзного значения. Хотя право имел только на республиканскую. И жил себе — не тужил. Умер в 1967 году, так его чуть в кремлёвскую стену не засунули…

— Ну, это уж ты, Лукич, загибаешь, — не выдержал я.

— Насчёт стены? — переспрашивает Василий Лукич. — Нет, конечно, на стену он не потянул. Его на Новодевичьем схоронили. Можешь сам сходить, могилу посмотреть. Так и написано: “Франц Бергер — персональный пенсионер союзного значения”. Франц Бергер — это, вроде, его настоящее имя, хотя не уверен. В те годы как раз было указание на памятниках настоящие имена не писать. Поэтому генерала нашего, который Троцкого шлёпнул… Как его?

— Маркадер, — подсказываю я.

— Во-во, Маркадер. Так его похоронили под именем Гомеса. Так и на памятнике выбили. И звёздочку героя рядом.

— А Борман был героем? — выясняю я.