— Пятнадцать лет я её, значит, устраивал, — спрашиваю я, — а теперь плох стал? Ничего не выйдет. Не дам развода.
Товарищ Кабулов в кресле откинулся, посмотрел на меня как-то странно, губами почмокал и говорит:
— Значит, не дашь развода?
— Не дам, — отвечаю.
— Что значит “не дам”, — заорал вдруг товарищ Кабулов, — если я приказываю?!
— Товарищ генерал. — говорю я, вставая, — если вы лично на ней жениться хотите, то из уважения к вам…
Кабулов покраснел, как помидор, и продолжал, срываясь на визг:
— Поважнее меня товарищ жениться хочет! А ты поперёк стоишь. Не дашь развода — мы её вдовой сделаем. Сейчас прикажу оформить тебя по первой категории!
По первой категории — это значит в подвал и пломбу в затылок с последующим оформлением гибели при исполнении служебных обязанностей.
Тут я, конечно, оробел. “Ладно, задавитесь!” — думаю. И хотел уж было дать согласие на развод, как неожиданно зазвонил телефон. Кабулов взял трубку. Сразу стало ясно, что говорит он с начальством. Мне показалось, что с самим Лаврентием Павловичем, хотя называл его Кабулов “товарищ седьмой”. И речь явно шла обо мне.
— Да, товарищ седьмой, — доложил Кабулов, — он у меня… Нет, не даёт, товарищ седьмой… Что? И не надо. Слушаюсь, товарищ седьмой. Пусть на объект возвращается? Слушаюсь, товарищ седьмой!
Повесил Кабулов трубку. Вижу — губами шевелит, о чём-то размышляет.
— Ладно, — уже спокойно говорит, — возвращайся, Василий Лукич, обратно на объект. Заставляешь ты нас соцзаконность нарушать. Не ожидал я от тебя…
Возвращаюсь я обратно и всё думаю, что же это за важность такая с моим разводом произошла, что им занимались столь важные начальники? Что же там моя жёнушка вытворяет? То ей в тридцатом году замуж приспичило, то сейчас наоборот…
Василий Лукич задумался, охваченный воспоминаниями, а меня неожиданно осенило.
— Василий Лукич! — воскликнул я. — Уж не на той ли ты Еве Браун был женат, которая потом стала любовницей, а под конец и женой Гитлера?
— Умный ты больно! — недовольно буркнул в ответ Василий Лукич. — Сейчас все умные стали. А тогда кто чего знал. Браунов в Германии, Англии и Америке столько, сколько у нас Петровых.
— Значит, это была она? — у меня аж дыхание перехватило.
— Веришь, — искренне сказал Василий Лукич, — сам не знаю. Я ж тебе рассказывал, что Гитлера с Евой Браун мы ещё в 1944 году из Германии вывезли и на подмосковной даче содержали. А поженились-то в бункере совсем другие. Правда, к этому времени весь этот комплекс правительственных бункеров был уже нами захвачен. И вся церемония бракосочетания проводилась в присутствии генерала Серова и его уполномоченных с одновременной съёмкой на плёнку для истории.
Тут уж я не знаю: то ли новых каких-то туда подсунули, то ли старых самолётом доставили. В таких делах никто после войны разобраться не мог.
Но я думаю, что старых доставили, поскольку иначе не попала бы моя жёнушка в тюрьму за нарушение закона РСФСР “О браке и семье”.
Как-то уж после войны дело было — вызвал меня начальник и говорит:
— Лукич, тебе по вечерам всё равно делать нечего, Человек ты холостой. Хочешь в Большой театр сходить? Билет пропадает.
“Очень интересно, — думаю. — То все они мне талдычили: “Ты, Лукич, женатый человек, а ведёшь себя…”, а как я отказался дать разрешение на развод, так все в один голос стали петь: “Ты, Василий Лукич, холостяк, тебе жить легко: никаких забот”.
— С чего это вы решили, что я холостяк? — интересуюсь я у начальника, — я, к вашему сведению, уже пятнадцать лет женат.
— Ты был женат, — поясняет мне начальник, — а теперь ты холостяк. Потому что брак твой признан недействительным, На это был даже специальный секретный указ Президиума Верховного Совета. К сожалению, указ секретный и показать его тебе я не могу, хотя ты и обязан был на нём расписаться.
— Как так мой брак оказался недействительным, — возражаю я, — когда сам товарищ Менжинский его зарегистрировал.
— У товарища Менжинского были свои странности, — отвечает начальник, — да к тому же те годы можно считать эпохой революционной целесообразности. А мы с тобой, Василий Лукич, живём в эпоху социалистической законности. Так вот, нет в нашем советском законодательстве правовой основы для заключения заочных браков без наличия двух брачующихся. А, значит, налицо нарушение закона, делающее твой брак недействительным. Поэтому бери, Лукич, билет в Большой театр и отдыхай.
— Ну, ежели я холостой, — говорю я, — то дайте мне два билета. Приглашу даму какую-нибудь.
— Двух билетов у меня нет, — разводит руками начальник, — один только. Так что, извини.
Пошёл я вечером в театр. Давали оперу Вагнера “Валькирия”, если не ошибаюсь. Там было специальное правительственное фойе с отдельным входом. Из фойе можно было пройти в правительственную ложу, куда сам Сталин похаживал, и в разные кабинки попроще для мелкой публики вроде меня. В фойе пусто. Только сталинский телохранитель майор Рыбкин похаживает взад-вперёд. Увидел меня — заулыбался.
— Здорово, — говорит Лукич, — в театр потянуло от холостяцкой жизни?