Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Но дело оказалось не совсем так. Не успел Зюганов доложить начальнику об этом происшествии, которое по тем временам было совершенно заурядным, как против бедного подполковника было немедленно выдвинуто обвинение в сознательном убийстве подследственного с тем, чтобы тот не успел дать показаний. Тем более, что нигде не было запротоколировано, что подследственный отказывался от дачи показаний. Зюганова обвинили в преступном сговоре с подследственным с целью сокрытия истины от правосудия. Ему было приказано написать объяснительную на имя самого министра генерал-полковника Абакумова и лично предстать перед ним для выяснения обстоятельств дела.

Я встретил Зюганова как раз в тот момент, когда он брёл на ковёр к министру со своей объяснительной. Его можно было понять, ибо из кабинета Абакумова могли вынести и с простреленной головой.

Виктора Семёновича Абакумова я знал ещё с довоенных времён. Одно время он был в моей команде фельдъегерем, осуществляя связь между моей спецзоной и Лубянкой. Кого я в зоне охранял — ему тогда (да, думаю, и сейчас) знать не положено, но он числился моим подчинённым. Он был хорошим парнем, спортсменом, и я, признаться, к нему очень хорошо относился. Именно я написал ему характеристику, после которой он и пошёл в гору. С тех пор наши пути разошлись, и мы только случайно сталкивались в коридорах, всякий раз обмениваясь рукопожатиями и дежурными фразами о службе и здоровье, несмотря на разницу в чинах.

У меня мелькнула мысль, а не сходить ли мне к Абакумову и откровенно с ним побеседовать. Ведь если сказанное Хакимом хоть в какой-то степени является правдой, то первой из голов, которой суждено покатиться к ногам товарища Сталина, должна стать именно голова Абакумова. Он-то должен это понимать лучше других.

Приняв подобное решение, я взял под руку плачущего Зюганова и вместе с ним вошёл в приёмную министра, где важно восседал один из абакумовских адъютантов полковник Селезнёв.

— Ага! — сказал он при виде Зюганова. — Поздно плакать! Проходи в кабинет, а я пока гроб закажу.

Зюганов громко всхлипнул и исчез за дверью.

— А тебе чего, Лукич, понадобилось? — спросил он меня. — Лучше держись отсюда подальше. Свиреп сегодня, аки лев. От товарища Сталина утром вернулся.

— Гена, — попросил я его, — мне надо к Виктору Семёновичу на приём. Устрой мне это дело.

— По какому вопросу? — поинтересовался он.

— По личному, — соврал я.

— По личному вопросу министр никого не принимает, — сообщил Селезнёв, — по личным вопросам принимает комендант в подвале.

Я вспомнил, что Филя Бобков приглашал меня зайти к нему за сапогами и поёжился.

— Ты чем сейчас занимаешься? — прервал мои размышления Селезнев.

— В академии учусь, — ответил я.

— И учись, — посоветовал Селезнев, — пока не шлёпнули.

— Лукич, поверь, я тебе зла не желаю, — зашептал он, перегнувшись через стол, — ты знаешь, как мы сегодня живём? Сегодня жив, завтра — нет! Не появляйся Виктору Семёновичу на глаза.

В этот момент с треском открылась дверь министерского кабинета, снабжённая специальной системой звукоизоляции, и из кабинета вылетел подполковник Зюганов, провожаемый басом министерского рыка: “Пошёл на..!”

Вид у Зюганова был ужасен. Один погон оторван с мясом, на втором сорвана одна звёздочка, а под глазом наливался красно-фиолетовым цветом фонарь. Но на лице подполковника сияла счастливая улыбка.

— В майоры разжаловали! — радостно сообщил он. — Разрешили искупить на той же должности!

Тут в проёме двери во всей красе своего саженного роста неожиданно возник сам министр.

— Селезнёв! — рявкнул он, — сколько раз тебе, твою мать, нужно говорить, что прежде чем пускать в мой кабинет, ты должен убедиться, обосрался тот или нет. Завонял весь кабинет. Иди, форточки открой, проветри! Ещё раз случится, ты у меня все сортиры в управлении языком вылижешь!

При виде меня министерская бровь удивлённо взметнулась.

— Лукич? — с какой-то непонятной настороженностью в голосе спросил Абакумов. — А ты чего здесь?

— Хотел записаться к вам на приём, товарищ генеральный комиссар, — сообщил я, — поскольку имею доложить вам о деле государственной важности.

Министр какое-то мгновение помялся, потом, явно пересилив себя, сказал:

— Ладно. Пошли в комнату отдыха. А то в кабинет невозможно зайти после разговора с Зюгановым.

Зажав нос рукой, Абакумов прошёл через кабинет, где Селезнёв уже открыл форточки. Я шёл за ним, но не чувствовал никакого запаха, видимо, от напряжения.

Сталин с портрета, писанного в полный рост и при всех орденах, с иронической усмешкой косился на меня, когда я шёл вслед за Абакумовым в соседнее помещение, предназначенное для отдыха министра.