Дать негру

Причем, это я так медленно рассказываю, а на самом деле все произошло очень быстро, секунды.

Короче, наш военный… У меня лично за секунды к нему симпатия, да и у всех, я думаю. Наш защитник, взял холуя за морду и… что бы вы думали? Вот так прямо взял, как гандбольный мячик. Видели, как гандбольный мячик берут? И просто толкнул. Презрительно! Как недостойного. Мол, ну тебя.

Тот, недостойный, завалился, думаю, от неожиданности и эмоционального перенапряжения, и пистолет отлетел и по бетонному полу, вжик — отъехал куда-то под стол.

Воин поворачивается — и к олигарху! Делает шаг к столу…

И тут, вы не поверите! Наша Роза как закричит, как буквально, свинья недорезанная, у меня аж в ухе зачесалось, я рядом был… Ну, это между нами, насчет свиньи. Как, закричит на весь притихший зал: «Фейсом его об тейбл!»

И что бы вы думали?

Этот самый что ни на есть акула капитализма — отдался назад, отпрянул, да и свалился вместе со стулом! Дрыгнул ногами, перевернулся и стал отползать за кадку с кустом какого-то растения. То ли пальма, то ли фикус… неважно.

Что тут началось, все задвигались, забегали. Официанты подбежали, поднимают падшего олигарха с его командой. Крики! Кавказцы галдят, военный, который подстреленный, но победитель-терминатор, тоже что-то кричит, я запомнил — «Командира убили! Шакалы! Рохлин!» С матом, конечно, как полагается. Это ведь генерал, кажется, такой? А разве его?.. Неважно.

Тут наша Роза опять в новой красе. Вскочила на стол… нет, все-таки на стул. И декламирует над всем этим хаосом: «Глупый пИнгвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!»

И вдруг возникает передо мной фигура того самого лысого жилистого человека, с кадыком, который мне… помните? Размахнулся… Обстоятельно, понимаете ли, как будто давно ждал этого хаотического момента и готовился. Я зажмурился. Бесполезно. Его кулак достал моего шнифта, как говорят в Одессе.

Эйнштейн засмеялся, потер синяк.

— Ну, хоть бы слово сказал, за что! Подозреваю, что он больной на голову, а лечит ноги, однозначно. Я было настроился на дальнейшие комплименты с его стороны в форме физического воздействия, но тут вмешалась Роза. Ах, моя дорогая! Стала отгонять моего кулачного собеседника, в кавычках, вон и прочь. Каким способом? А костылем нашей красавицы Жизели. То есть Роза, находясь еще в образе рисковой шмары, не позволила дальше исказить мою лицевую индивидуальность до низших параметров. Но это стоило нам костыля, который таки рассыпался, когда она промазала по цели и попала по колонне. Зато его уцелевший близнец всю оставшуюся ночь фигурировал в качестве вещдока.

То есть я к тому, что набежала милиция и быстро прекратила все безобразия. А часть ресторанно отдыхавших оказались в КПЗ. Я надеюсь, понятно, что олигарх с охраной в эту часть не попал, что соответствует законам жанра. У них же везде концы, и они всегда снимут с дерьма пену. Говорят, их убеждали написать заявления для открытия полноценного уголовного дела, но они отказались. Все-таки была ж стрельба с их стороны, а оно им надо? Ретировались с поезда на такси, и были ж таковы, никто их больше не видел. Всё по жанру, я вам говорю.

А нас, простых людей, по жанру, забрали в дорожную милицию. Меня, Розу, кавказца того, опять забыл имя, плюс, разумеется, вояку-победителя, который посрамил жулика олигархического масштаба. С нами активно просились и те футбольные фанаты, но их не взяли, отмахнулись, на что они обиделись. Мы всю ночь сидели в отделении, там одна клетка, все окончательно сдружились. Вояка — хороший парень, герой. Пуля — пустяк, синяк на груди. Мы с Розой бок о бок всю ночь. Я ей шепотом рассказал за всю свою жизнь. Как поется в песне, я сморкался и плакал в кашне. Там в песне дальше, а она мне сказала, я верю вам, и отдамся по сходной цене. Но это не под Розу, хоть и шмару она только так изображала в ресторации. Талант. Нас принимали за мужа и жену, мне это нравилось, хотя она немножко морщилась, но не протестовала.

И мы не были одиноки, дружище! Там на площади всю ночь работала группа поддержки. Кавказцы «Лезгинку» или что-то там еще танцевали, футбольные фанаты «оле-оле» кричали, Спартак — это мы, Спартак — это лучшие люди страны. Мы это слышали, и относили к себе: Спартак — это мы!.. В конце концов, друг друга Спартаками стали величать, смех.

Утром стали отпускать, потому что шахтеры пути приоткрыли и пассажирским поездам временный зеленый свет. Отпускали всех, кроме вояки. Но Роза, от лица всех каторжан, выдвинула ультиматум: или всех, или ни одного, все остаемся, нам спешить некуда! Сработало.

В это время из соседнего купе вывалился кавказец, с полотенцем на плече, сонный, помятый и хмурый. Но увидев Эйнштейна заулыбался. Эйнштейн встал.

— Привет, Спартачок! Отсыпаешься?

— А, Спартак, дорогой, — кавказец заулыбался еще шире, — все никак в себя не приду. А, все нормально, скоро Екатеринбург, пересадка. Смена декораций. Все позади, как немножко неприятный сон, да? Увидимся.

Он удалился в сторону туалета.