Дать негру

— Запели, мы, значит: «Маруся, Роза, Рая… Васька-шмаровоз» и прочее. Вы знаете, кто такой шмаровоз? Это который заведует шмарами для состоятельных клиентов. Так вот наша Роза, как та шмара по вызову, соответственно себя в той компании изображала, и так и сяк выгнется, и на стул встанет, сигарета в зубах. Нет, я там окончательно стал в нее влюбляться… Кошерная женщина, попробуйте сказать, что нет!

И вот в разгар нашего мирного разврата один тот от жулика охранник, назовем его номер раз, поскольку они оба как две капли, хотя один амбал, а другой дефектоз… Подходит к нам этот стражник номер раз, амбал, с этакой решительной небрежностью, и говорит, перекрикивая: господа, потише и пореже, вы мешаете! И выразительно так головой назад, мол, тому самому.

Мы немного поутихли, как-то неудобно стало.

Но вдруг тот военный, который со шрамом, драчун, громко так встает, демонстративно так, аж стул от… отлетел… и еще даже перевернулся… А ведь надо сказать, что его-то, лично его, данное увещевание и не касалось, сидел тихо, отдельно от всех, коньячок потягивал. Так нет же! Встал так громко, как будто это к нему было беспардонное обращение. И говорит… Не кричит, а так значительно и громко говорит, как командир, на весь зал: «Нет, позвольте! Это почему же, собственно, „потише и пореже“!» А смысл слов такой, что одно из четырёх, или закрой рот, или трижды получишь по морде, это ж всем понятно.

Ну, весь кабачок совсем притух, конечно. Стульями скрежетнули все, обернулись. Понимаем, что неспроста все это получается и будет интересное, а может, и не очень для кое-кого приятное продолжение. Предгрозовым повеяло, да.

А я в той притихшей ситуации думаю, сейчас опять кто-то кого-то будет бить, но перепадет и мне обязательно. Чутье у меня такое прикладного характера, природное, как озон какой в воздухе слышу, даже когда все еще пребывают в беспечности и в небе ни тучки. А тут уже громыхнуло.

Ага. Вытаскивает этот самый военный, со шрамом, сигарету из пачки, пачку на стол бросает. И так с сигаретой во рту демонстративно направляемся к олигарху. Так прикурить подходят.

А тот охранник номер раз его догоняет, заходит поперед, загораживает дорогу.

Оба здоровые, надо сказать. Но охранник выше. Зато солдат увереннее.

Соответственно своей преобладающей уверенности и говорит, нет, прямо рычит: уйди с дороги, шестерня ржавая! Типа, кидаться головой в кал, пока я руки с карманов не повытягивал.

Я заметил — в это время олигарх телефон вынул и на кнопки жмет, а рука трясется, возможно, палец не попадает куда надо, я дальнозоркий.

Короче, охранник военного попытался не пустить, оттолкнуть, согласно должностной инструкции, и прибавляет ко всему пару горбатых слов, чрезмерно унижающих достоинство человека.

И тут начинается.

Военный, без дальнейших разговоров, как врежет! — охранник брык, как полено. Я такого никогда не видал, чтоб человек с одного удара… Только в кино. Так больше и не вставал, во всяком случае, мне не довелось увидеть, когда он встал, этот номер раз, и встал ли.

Второй холуй, назовем его соответственно, номер два, дефектоз, вскакивает, вынимает пистолет и буквально с четырех метров стреляет в военного.

— Пистолет? — переспросил Олег.

— Пистолет, пистолет! — покивал Эйнштейн, морщась. — Стреляет, буквально стреляет! И попадает же! Мама дорогая, что началось. Визг, гам.

Военный от выстрела вздрогнул телом, сигарету изо рта выронил, за грудь схватился, даже согнулся, вот так, но не более, не более, вскрикнул…

Всё, думаю, довелось при убийстве присутствовать, буду свидетелем. Но не это чувство тогда преобладало, нет, быть свидетелем и затасканным по следствиям и судам, нет. Прежде всего — сочувствие к солдату. Второе — отвращение к тому социальному извращению, в гладком облике якобы аристократа с охранной шушерой.

Ага, постоял наш герой, потер место, куда пуля попала. И пошел на стрелявшего…

Это мы потом догадались, что пистоль был травматический и пуля резиновой. А тогда… Все подумали: простреленный! Прямо терминатор неубиваемый.

Шаг вперед, трёт место прострела, еще шаг, трёт, морщится. А тот, номер два, присел, то ли от страха, то ли так полагается при стрельбе с двух рук, глаза испуганные, выпученные, пистолет выставил, а пистолет в воздухе пляшет.

Простреленный ему рычит: еще раз выстрелишь, тебе… конец! Это я синоним говорю, чтоб не материться.

И идет вот так, скажу я вам, как будто и не думает, выстрелит тот или нет, как будто не это сейчас ему главное в жизни, и даже не то, что глубоко плевать, умрет или нет, жить дальше или нет, а просто как будто таких понятий и нет вообще.

И что вы думаете? Ведь и не выстрелил больше тот номер два, не выстрелил.

А терминатор к нему так же не спеша как будто подошел, и как будто на мгновение задумался, что же с этим поцом делать. Руку вот так выставил, ладонь растопырил, приблизил к холуйскому лицу… А тот как завороженный! Оружие не отпускает, но и не двигается. Пистолет терминатору в промежность уперся. Если выстрел, точно что-нибудь отстрелит!