Давно, в Цагвери...

— Я знаю тебя, — спокойно сказал он, отступая в сторону и давая нам пройти. — Тебя прислала художница?

— Нет… Мы сами пришли, — ответил я.

Волшебник задумался на мгновение, окидывая нас оценивающим взглядом.

— Ну-с, проходите, молодые люди! А почему с вами пе пришла ваша милая подружка с такими чудными глазами?

Мы опешили, так и застыли на месте. Значит, Ли здесь нет и Волшебник не знает, где она? Иначе, зачем бы спрашивал? И все же, стоя на пороге, я жадно шарил глазами, надеясь отыскать хоть крошечный признак пребывания здесь Ли. Ведь Волшебник мог и солгать, я по прочитанным книгам знал, как коварны и лицемерны бывают люди Востока.

Номер был воистину роскошным, позднее такие стали называться номерами-люкс: с широченными высокими окнами, с дорогой, инкрустированной и позолоченной мебелью, с люстрами, бархатными шторами и зеркалами, — жить в нем, конечно, стоило огромных денег. Я с горечью подумал, что моя мама и за месяц не зарабатывает своими шляпками столько, сколько Волшебник проживает в один день.

Дверь в спальню была распахнута; виднелась устланная атласным одеялом широченная кровать, стопка старинных, в тисненных золотом переплетах книг на столе, свернутый рулоном ковер у двери на полу. Но Ли ни в первой, ни во второй комнате не было. И — никаких следов!..

Я посмотрел на Волшебника — он наблюдал за нами с ожиданием, тонкие губы едва заметно улыбались, и я подумал: видимо, он чрезвычайно умный или хитрый человек.

— Вы не ответили на мой вопрос, молодые люди, — напомнил он, поглаживая свою седую длинную бороду. — Почему вы не привели с собой девочку? Я хотел бы подарить ей на память какую-нибудь безделушку…

Нет, я не опускал глаз под его испытующим взглядом, во мне поднимались ненависть и возмущение. Неужели, если он имеет какое-то отношение к исчезновению Ли, он смеет так нагло и спокойно разговаривать с нами, делая вид, что ни в чем не виноват? Я чувствовал, что кровь бросилась мне в лицо, чувствовал, как горят щеки и уши. И я крикнул ему:

— Ли пропала! Она у вас!

Улыбка медленно сходила с холеного лица старика, губы плотно сжались, глаза стали строгими и холодными. Он что-то сказал на непонятном языке, но сейчас же заговорил снова по-русски:

— Как пропала? Что вы говорите? И почему — у меня?! Что за вздор?!

— Вы же спрашивали: не хочет ли она повидать дальние страны? Ведь спрашивали?! — нахально выкрикнул Васька.

Волшебник не удостоил его даже взглядом.

— Ее нет четвертый день! — сказал я, и на глаза у меня набежали слезы, все предметы в комнате и сам Волшебник затуманились, стали расплываться. — Четвертый день! — повторил я.

А Волшебник выглядел по-настоящему взволнованным, быстрыми шагами ходил по комнате и вполголоса говорил себе что-то непонятное на отрывистом и гортанном языке.

— Не хватает, чтобы вы впутали меня в какую-то историю, молодые люди! — сердито сказал он, останавливаясь. — Ну и что же такого, что я спросил про дальние страны? Старшие всегда спрашивают детей одно и то же: как звать, сколько лет? А я задал не такой обычный и скучный вопрос. И это вас насторожило? Да? Нет-нет, молодые люди, я с тех пор не видел вашу подружку. И меня огорчает, искренне огорчает случившееся с ней. Да, да… Вы заходите ко мне, приносите газеты, да, да, обязательно приносите. И скажете, когда найдется девочка. Ее зовут Ли?

— Да, Ли. Лиана!

— Грустно, очень грустно!..

Мы ушли от Волшебника, как говорится, с пустыми руками. Васька никак не хотел соглашаться со мной, что Волшебник не виноват в исчезновении Ли.

— Он просто спрятал ее где-то за городом, гад! — кричал Васька.

Что же, могло быть и так!

А Амалия ждала у подъезда «Ориона», щеки ее горели, глаза настороженно блестели. А что мы могли ей рассказать? Словно побитые, поплелись назад, на улицу Джорджиашвили, к своему дому. Но здесь нас ждала неожиданность.

Под аркой ворот стоял, опираясь на неизменную метлу, Тигран и задумчиво вертел в руках запечатанный конверт. Адреса на конверте не было, и Тигран смотрел то на конверт, то на сгорбленную старушонку в черном — она, похрамывая, уходила от дома и сейчас поворачивала на проспект Руставели.

— Ты домой? — спросил меня Тигран.

— Да. А что?

— Да вот Леону Георгиевичу передать. Незнакомая старуха принесла и ничего толком не объяснила. «Передай, говорит, защитнику». Должно быть, по судебному делу. Передашь?

— Да!

С непонятным мне самому волнением схватил я мятый конверт и бегом, прыгая через три ступеньки, взлетел на наш этаж. К счастью, Леон Георгиевич оказался дома, у себя в кабинете; я передал ему конверт с балкона, через распахнутое окно. Он взял письмо с брезгливым неудовольствием:

— Сколько просил обращаться только через юридическую контору. Никак люди не хотят считаться…