Давший клятву

Венли запрокинула голову навстречу клубящимся тучам, и буря поглотила ее.

Пала сердитая, яростная тьма. Мимо Венли со всех сторон неслись хлопья горящего пепла, и на этот раз она не ощутила дождя. Только ритм грома. Пульсацию бури.

Пепел жалил кожу, и что-то рухнуло на землю рядом с нею, покатилось по камням. Дерево? Да, горящее дерево. Песок, измельченная кора и галька секли ее кожу и панцирь. Она опустилась на колени, зажмурившись, руками защищая лицо от летящего мусора.

Что-то большое задело ее руку, и панцирь на ней треснул. Венли ахнула и повалилась на каменистую почву, сжалась в комочек.

Нечто навалилось на нее, давя на разум и душу.

«Впусти меня».

Она с трудом открылась этой силе. Все равно что принять новую форму, верно?

Страшная боль обожгла внутренности, как будто кто-то поджег ее вены. Она закричала, и песок рассек ее язык. Мелкие угольки прилипли к одежде, опаляя кожу.

Потом раздался голос:

Что это у нас тут?

Он был теплым. Древним отцовским голосом, добрым и обволакивающим.

— Умоляю, — проговорила Венли, судорожно втягивая дымный воздух. — Умоляю.

Да, — сказал голос. — Выбери другого. Эта моя!

Сила, которая давила на нее, отступила, и боль прекратилась. Что-то другое — что-то меньшее, менее властное — заняло свое место. Она с удовольствием приняла этот спрен, а затем с облегчением всхлипнула, настроившись на ритм агонии.

Казалось, прошла целая вечность, пока Венли лежала, свернувшись клубочком, под натиском бури. Наконец ветры ослабели. Молнии потускнели. Гром ушел куда-то вдаль.

Она попыталась сморгнуть пыль с глаз. Кусочки затвердевшего крема и обломки коры посыпались с нее, стоило пошевелиться. Венли закашлялась, потом встала, оглядывая испорченную одежду и обожженную кожу.

Буреформа исчезла. Теперь она приняла… это что, шустроформа? Одежда сделалась ей велика, и тело больше не обладало внушительными мышцами. Венли настроила ритмы и обнаружила, что это по-прежнему новые — жестокие, сердитые ритмы, которые пришли с формами власти.

Это была не шустроформа, Венли не узнавала ее. У нее были груди — пусть и маленькие, как у большинства форм, не считая брачной, — и длинные волосы. Она обернулась, проверяя, выглядят ли другие так же.

Демид стоял рядом, и хотя его одежда превратилась в лохмотья, тело с сильно развитыми мышцами не пострадало. Он был высоким — намного выше, чем Венли, — с широкой грудью и властной осанкой. Демид больше походил на статую, чем на слушателя. Глаза светились красным. Он потянулся, и его тело окуталось пульсирующей темно-фиолетовой энергией — свечением, которое каким-то образом напоминало одновременно свет и тьму. Оно погасло, но Демид казался довольным своей способностью его призывать.

Но что это за форма? Такая величественная, с панцирными гребнями, проглядывающими сквозь кожу вдоль рук и по сторонам лица…

— Демид? — позвала она.

Он повернулся к Мелу, которая подошла, облаченная в ту же форму, и что-то сказал на языке, неизвестном Венли. Но ритм она распознала — это была насмешка.

— Демид? — снова спросила Венли. — Как ты себя чувствуешь? Что случилось?

Он опять заговорил на том странном языке, и его следующие слова как будто расплылись и сместились в ее разуме — пока Венли их не поняла.

— …Вражда оседлал ветра, как раньше делал его враг. Немыслимо. Ахарат, это ты?

— Да, — сказала Мелу. — Я… чувствую себя… хорошо.

— Чувствовать, — сказал Демид. — Все чувствовать. — Он сделал глубокий вдох. — Все чувствовать.

Они сошли с ума?

Неподалеку Мрун пробрался мимо большого валуна, которого там раньше не было. Венли с ужасом поняла, что видит под валуном сломанную руку и растущую лужу крови. Вопреки обещаниям Улима один из них был раздавлен.

Хотя Мруна благословили той же высокой и властной формой, что и остальных, он споткнулся, попытавшись отойти от валуна. Схватился за камень, потом упал на колени. По его телу тек тот темно-фиолетовый свет, и он застонал, а потом пробормотал какую-то тарабарщину. С другой стороны приблизилась Атоки — пригибаясь, оскалив зубы, ступая словно хищник. Когда она оказалась неподалеку, Венли услышала, как она шепчет сквозь зубы:

— Высокое небо. Мертвые ветра. Кровавый дождь.

— Демид, — проговорила Венли в ритме разрушения. — Что-то пошло не так. Сядь, я найду спрена.

Демид посмотрел на нее:

— Ты знала этот труп?

— «Этот труп»? Демид, почему…

— О нет. О нет. О нет! — Улим помчался к ней. — Ты… ты не… Ох, плохо, плохо.

— Улим! — воскликнула Венли, настроившись на ритм насмешки и указывая на Демида. — С моими товарищами что-то не так. Что ты навлек на наши головы?

— Венли, не разговаривай с ними! — закричал Улим, превращаясь в человечка. — Не тыкай в них пальцем!

Рядом Демид каким-то образом собрал темно-фиолетовую силу в ладони и теперь изучал ее и Улима.

— Это ты, Посланник, — обратился он к Улиму. — Прими мое уважение за свой труд, спрен.

Улим поклонился Демиду:

— Прошу, великий Сплавленный, узри стремление и прости это дитя.

— Объясни ей, — проговорил Демид, — чтобы не… надоедала мне.

Венли нахмурилась:

— Да что тут…