Даже если я упаду

– Ваш дядя имеет судимость. Он сыграл какую-то роль в убийстве?

– Ваш брат говорил о намерении убить своего друга?

– Вы когда-нибудь опасались, что ваш брат может причинить вред вам или сестре?

– Что вы скажете тем, кто требует смертной казни для вашего брата?

Как только Джейсон сделал признание, пошло-поехало. Негде стало скрыться, некому довериться. Слишком многие из наших так называемых друзей вдруг разохотились давать откровенные интервью о том, что они всегда втайне знали, каким неуравновешенным был Джейсон. Не настолько, чтобы бить тревогу, но достаточно, чтобы впоследствии они могли заработать на своих пятнадцати минутах славы.

Мама никогда не говорила о том, что ее попросили уволиться с работы, но у папы нашлось немало крепких словечек для директора филиала библиотеки, когда та позвонила, чтобы сказать, что маме не нужно отрабатывать две недели.

Мы не сразу перестали ходить в церковь. Семья Хита принадлежала к влиятельной Южной баптистской общине, в то время как моя семья посещала куда более скромную Объединенную методистскую церковь. А иначе мы бы тотчас прекратили посещать службы. Количество прихожан в нашей церкви резко выросло в первые недели после ареста Джейсона; в их ряды вливались все кому не лень – от зевак и сплетников до репортеров, поджидающих нас на парковке. Самые наглые даже подкрадывались к нам во время причастия. Мама продолжала ходить в церковь в течение целого месяца после того, как папа, Лора и я завязали с этим делом, но в конце концов даже она не выдержала. Думаю, большинство прихожан вздохнули с облегчением. Они старались не демонстрировать это, но что сказать тому, чей ребенок оказался убийцей?

В нашей прежней церкви пастор Хэмилтон обычно проповедовал о всепрощении, о божьей благодати, которая превыше всех грехов, но Телфорд – слишком маленький город, и большинство людей за стенами церкви либо не хотели, либо попросту не знали, как распространить доброту на мою семью, не плюнув при этом в душу Гейнсам. Тем, кто не умел думать своей головой, не оставляли выбора.

И я знаю, что все они втайне обрадовались нашему уходу.

Теперь мы раз или два в месяц ездим по полтора часа на юг, в Одессу, в мегацерковь дяди Майка, куда приходит столько народу, что я никогда не видела одного и того же лица дважды, а сменяющийся пастырский состав читает проповеди в духе «Богу угодно, чтобы вы выиграли в лотерею».

Медленно, но верно наша семья отдалилась от всего и всех в Телфорде. Это оказалось проще простого. Я уже имела опыт домашнего обучения, когда активно занималась фигурным катанием, так что не составило никакого труда перевести нас с Лорой в онлайн-школу. Мы живем в пригороде, и, когда однажды отец изрубил топором наш почтовый ящик, репортерам стало намного труднее найти нас. Теперь он раз в неделю забирает почту и продукты, которые мама заказывает по интернету, в почтовом отделении. Если не считать отца, вынужденного исполнять эту неизбежную обязанность, я – единственная в семье, кто по-прежнему покидает пределы наших владений на регулярной основе.

Я бы не стала этого делать, если бы не каток.

А теперь и Мэгги.

Вот почему в понедельник, сразу после полудня, я еду пассажиром в Дафне, которую Мэгги ведет в молочный магазин Келлер за свежим заварным кремом-мороженым. Этот десерт у Келлер настолько густой и сливочный, что я даже не стала возражать, когда она позвонила утром, умоляя смотаться с ней туда-обратно. Она думает, что у меня легкая форма агорафобии[17]

. Впрямую она у меня это не выпытывала, поскольку сама предпочитает виртуальный мир реальному, но я согласна с ней в том, что заварной крем-мороженое от Келлер стоит потенциального дискомфорта.

Надеюсь, там будет не слишком людно. Еще только полдень, а люди, выросшие в этом городе, знают, что нужно подождать хотя бы до часу пополудни, когда за прилавок встает сама Энн Келлер. Ей семьдесят восемь, и ее почитают в этих краях почти как Вилли Нельсона[18]. Не знаю, какие уж у нее там секреты, но, когда она подает заварной крем, это делает его еще более декадентским.

У меня припасено оправдание, почему мне нужно остаться в машине, пока Мэгги пойдет в магазин, но я теряю дар речи, когда мы въезжаем на полупустую парковку.

Серебристый внедорожник припаркован не далее чем за три места от нас, и Марк Келлер, любимый внук Энн и Митча Келлер и парень, которому я подарила свой первый и последний поцелуй; парень, чьи инициалы вырезаны рядом с моими под самой верхушкой дерева Хэкмена, – подходит к своему автомобилю. Он останавливается, когда видит меня, но, в то время как я пытаюсь соскользнуть с сиденья вниз, чтобы спрятаться, ему хватает короткой паузы, чтобы сглотнуть удивление, прежде чем направиться прямиком ко мне.