Деды в индиго

– А я проставлюсь, – упредил вопрос Кремов, – слово депутата.

– Не вер…

– Тогда бизнесмена, – исправился Кремов.

– Лады. Ты только объясни братве, че делать.

– Сымитируйте субботник и хвалите меня и мою партию, но без перегибов.

– Будь спок. Всё будет супер.

– Только без импровизаций и квасного фанатизма, – снова повторил депутат.

– Да, еще один мом. Ни в коем случае не упоминайте имя моего конкурента, лидера партии «Всенародная воля» господина Гжечкина Трифона – неэтично (зря он это сказал).

– Ясен пень. Как фамилия-то евонная, не расслышал? – переспросил Люлипупенко.

– Чья?

– Ну этого, конкурента твово.

– Не важно, – уклонился депутат.

– Всё. Без увопросов.

– Арнольд, раздавай метлы и лопаты. Вон в «Астон Мартине» лежат сзади на кожаных сиденьях. Перчатки белые не забудьте – всё-таки не в двадцатом веке живем.

Люлипупенко с Шурой Кисельковым, возвратившимся с учебы, направились к указанной машине.

Раздавая инвентарь, Арнольд заставил-таки Кремова авансом налить всем по стопарю.

– Для актерского куражу, – пояснил он.

Но где один, там и три.

…Кремов посмотрел на часы:

– О, через пять минут начинаем. Точно в отведенное время.

Режиссер передачи стал деловито давать указания:

– Оператор, крупный план. Вторая камера – покажешь перспективу. Серый, еще раз микрофон. Не спорь со мной, я сказал, еще раз! Вот так. Потом поговорим. Техслужба (тот самый автобус), проверьте настройки в эфире. Что? В порядке? Ну вот и чудненько. Внимание! Готовность номер один!

Прошли мучительные десять секунд. За это время все вооружились метлами, а Квартет даже надел белый фартук: теперь он достопочтенный гражданин, и с бурным прошлым покончено навсегда.

– Мотор, начали! Трави помалу!

– Мы находимся на субботнике придомовой территории, – бодро начал репортаж журналист, – обычного российского дома в стандартном российском дворе провинциального российского города. Как не вспомнить старые добрые традиции?

Здесь второй оператор обвел объективом вкруговую двор, так что его масштабы показались бесконечными, а количество вышедших на субботник намного превысило численность населения индийского штата Пенджаб.

– Возглавляет почин, как обычно, партия «Народная совесть» – «ум, честь и совесть нашей эпохи», – продолжал диктор. – Самая народная из всех всенародных! Самая совестливая! Многие, если не сказать все жители дома, вышли поддержать инициативы партии, направленные, в первую очередь, на повышение благосостояния простых граждан нашего города. Спросим у некоторых из них, что они чувствуют фибрами души, услышав фразу «Есть такая партия "Народная совесть"» – с этими словами тележурналист поднес микрофон к несвежей физиономии Музяна.

Тот дохнул перегаром, но не в микрофон, а рядом: прямо в бубешник репортера.

Тележурналист зажал нос рукой – сейчас вырвет, вырви глаз. И отполз в сторонку за кусты.

Музян взял выпавший микрофон в свои руки и начал собственный блиц-опрос соратников.

– Пенсионеры за Крематория, в смысле Кремова, – это студент Кисельков.

– Студенты за Чапаева, – это уже старый пензельтон Малярчук.

– Интеллигенция за Трифона Гжечкина, – это уже Арнольд Люлипупенко (всё напутал, стервец).

– А вас, депутаты хреновы, на галеры, – это уже оператор телевидения, который тоже слегка глотнул, пока Кремов объяснял Люлипупенко, что и как надо делать.

Ромуальд пытался выхватить из рук Музяна микрофон, но тщетно. Еще и наваляли в придачу. По-свойски. Куда ему справиться со своим электоратом? Пришлось позорно ретироваться.

Сорвали весь репортаж в прямом эфире. Устроили драку (обычное, вообще говоря, дело, если смотреть телевизор). Режиссер рвал на себе волосы. По всем верояткам, не в первый раз. Поэтому он и лысый такой.

Хотя другие утверждают: отпиарили Кремова по максимуму. Да и рейтинг канала сильно вырос – всё-таки не примитивный столичный розыгрыш.

Глава 12

11.42

Раздавая задания для самостоятельной работы лицеистам, Савелий мысленно совершил краткий экскурс в прошлое…

Лет двадцать назад он с отличием окончил физико-математический факультет пединститута. Работал сначала ассистентом, потом старшим преподавателем, потом доцентом. Всеобщий респект и уважуха. Так бы и зарос мхом до пенсии. Но тут перестройка. Вихри враждебные и первое громкое увольнение за свободу слова, которую каждый истолковал по-своему: материться можно, материть – нельзя.

Сидел полгода дома без работы, грыз ногти. И тут однажды в банке – пришел старые купюры обменивать – встретил одноклассника своего, Сашу Четверкина.

– Такие люди и без охраны. Какими судьбами, человече? – воскликнул Четверкин.

– Да вот – купюра рваная. Сказали только в банке и можно обменять. А ты? – обрадовался появлению Сашка Бодуненц.

– Из командировки в Палермо. Сицилия. С симпозиума по обмену опытом. Мешок зеленья привезли на конвертацию… Ты-то где ща воркуешь? Всё там же в педе?

– Нет, безработный.