Деды в индиго

Президент в это время глотал горстями валидол, вперемешку с виски и пересчитывал патроны в револьвере: неотвратимо маячило банкротство и отзыв лицензии. Зарплату врачам-учителям выдавать было нечем. Секретарша, и та нос воротит.

– Что ж вы молчите, придурки?! – взревел он.

Появилась тонюсенькая надежда.

– А ну, зовите его сюда. Срочно!

Президент банка пригласил директора типографии к себе в кабинет и усадил на кожаный диван как почетного гостя. Сам сел рядом, сняв пиджак и галстук.

– Два коньяка! – щелкнул он пальцами секретарше.

– Очень интересно, очень! Вы можете нам дать доллары на реализацию?

– Могу.

– А евро?

– Могу.

– А скидку?

– Само собой. Накопительную. В зависимости от объема заказа.

– Еще два по два коньяка! – снова приказал президент банка секретарше. – И дайте по краевому радио объявление: «Денег хватит всем: пенсионерам, врачам-учителям, кредиторам».

– Слушаюсь, – засуетилась секретарша. У нее снова прорезалось чувство к руководству.

– Срочно развести по банкоматам, – ожил президент. – Навыдавать кредитов… И ипотека. Ипотека!

Учителя впервые получили зарплату в валюте.

Через неделю «Дуби-банк» вошел в сотню крупнейших в России, через две – в десятку, через три тоже в десятку, но в мире. Через четыре – в типографии прорвало канализационную трубу и испортило печатный станок. Это Люлипупенко с братвой в очередной раз скоммуналили вентиль в подвале.

– Деньги стали некачественными, – сказал президент банка. – Расторгаем договор. До восстановления потребительских свойств. Бизнес есть бизнес, мон шер.

Сказал так и улетел с секретаршей на Мальдивы.

С тех пор, если вы обратите внимание, на всех евро слегка размытый рисунок – так называемый у профессионалов «муар».

* * *

В памяти Бодуненца всплыли школьные годы. Незабываемые эпизоды тех лет. Когда они вместе с Квартетом (в миру Сашей Четверкиным) учились в двадцатой школе.

Друг Четверкина и Бодуненца Федотов отличался громогласием (может, болезнь такая, может, врожденное – кто его знает)… Даже если скажет что в треть голоса, учительница морщась зажимает уши руками:

– Федотов! Не ори! От твоих воплей уже голова раскалывается!

К чему это я? А к тому, что в восьмом классе проходили по литературе современную классику советской прозы. И ее интерпретацию в виде постановки ТЮЗа.

Сидят Федотов с Четверкиным на спектакле в десятом ряду. Тихо так, шепотом впечатлениями делятся. Для лучшего усвоения материала (потом сочинение придется писать на тему «Кто он – наш современник?»).

В конце пьесы развязка. Борьба добра со злом в завершающей стадии конфликта. Апогей, так сказать.

Матерый преступник Смуглый, он же по совместительству вражеский шпион, стреляет в положительного героя – отца троих детей милиционера Трещеткина. Финальные семь выстрелов в спину и контрольный в голову.

Милиционер ничком падает на сцену и замирает.

– Убили, – всхлипнула Маша Солонкина. – А вдруг?.. Да нет – точно убили!

Драматичнейший момент. Напряженная тишина в зале! Все затаили дыхание.

И тут.

– Вставай, олух! Че разлегся? Пол-то, небось, холодный? Простудишься, – раздался громкий шепот Федотова, как бы про себя.

Актер, видать, услышал и зашевелился (не очень-то, чай, хотелось ему схватить воспаление легких или банальный цистит).

– Живой он, живой! – радостно загудел зал. – Только ранили!

Актеру пришлось застонать и повернуться набок, подложив руку под голову: поживем, поживем еще, ребята!

Одним словом, классического прочтения пьесы не получилось.

Все остались довольны, кроме Галины Павловны. Она была вне себя.

За эту интерпретацию классики выставили Федотову «два» по литературе в четверти. А заодно и Четверкину как соучастнику. Но главное, что актер до сих пор жив-здоров, чего и вам желает…

– А помнишь, Саня, тот случай с трамваем, – спросил Савелий у Квартета при очередной встрече.

– Еще бы!..

Идет литература, первым уроком. С Галиной Павловной, классной руководительницей. Федотова где-то нет – проспал наверняка, как обычно.

– Все на месте?

– Все-е-е!

– А где Федотов?

– ?

– Никто не знает что с ним?

Тут встает Четверкин и, трагически глядя ей в глаза, думая, что скоро засоня Федотов объявится и розыгрыш состоится, «сознается»:

– Не хотел вам говорить, но… Совесть гложет. Сильно. Шли мы с ним вчера по трамвайным путям…

– И? – захолодело в сердце у Галины Павловны.

– Баловались…

– Ну? Дальше!

– Я его и толкнул понарошку.

– Куда? – привстала учительница

– Под трамвай… прямо.

– Вот, вечно ты, – в сердцах откинулась на спинку стула классная руководительница, – учудишь чего-нибудь.

А Федотов в этот день на уроках так и не появился.

Молва по школе разнеслась, что Четверкин на фоне личной неприязни тупо свел счеты с одноклассником.

Вызвали Четверкина к директору: «За хулиганский поступок, повлекший гибель ученика Федотова, поставить "два" по поведению». Это еще к той двойке по литературе. «Одновременно ставится вопрос об исключении из пионеров на торжественной линейке…»

А Федотова всё нет.

Проходит дней десять. Четверкин уже снова октябренок. И… Заявляется… Федотов! Как ни в чем не бывало.