Дефо

Как теперь подсчитано, Бейкер в качестве приданого старался получить гораздо больше того, что ему полагалось и что было обещано. Возможно поэтому Даниель-младший был не чудовищем, а последним прибежищем, чтобы сохранить семейное достояние в одних-руках. Другой вопрос, что прибежищем ненадежным. Как бы там ни было, в последнем письме Дефо усматривается, помимо тягостного его состояния, еще и маневр, направленный на то, чтобы уйти от домогательств Бейкера, который подбирался к ньюингтонскому дому Дефо с намерением то ли продать, то ли еще раз заложить его.

Преследования кредиторши тоже, конечно, сыграли свою роль. Странно только, что после двух попыток Дефо отступил. Но мы знаем, Дефо никогда не отступал до тех пор, пока не чувствовал безнадежность сопротивления. Как могла темная тетка извлечь из бумаг чуть ли не сорокалетней давности данные о долгах Дефо? Подобно множеству других случаев, выпадавших на долю Дефо, и здесь за спиной непосредственного противника исследователям видятся враги гораздо более могущественные.

Ведь он все еще не покинул арену литературно-общественной борьбы. Редактирует газету «Политическое состояние Великобритании». Пишет и против масонов, и в защиту масонов. Неустанно занимается преступностью, как одним из величайших зол. Но почему и как захотели убрать в это время Дефо, пока биографы ответить не берутся.

И вот он который раз в жизни вынужден скрываться.

«Горе мое преумножено невозможностью видеть вас, – пишет он в августе 1730 года домашним, обращаясь к зятю, – я вдали от Лондона в Кенте: жилища в Лондоне у меня нет, а на прежнем месте у тюрьмы я не был, с тех пор как написал вам, что переехал оттуда…» Дефо прятался одно время поблизости от тюрьмы! В силу уже не однажды им испробованной парадоксальной логики он, стращавший французской опасностью и скрывавшийся у француза, видимо, полагал, что где угодно, но уж у тюрьмы искать его не станут. «Сейчас я слаб, – продолжает он, – мучает лихорадка, изнурившая меня. Но те горести еще хуже. Я не видел ни сына, ни дочери, ни жены, ни малюток уже давно и не знаю даже, как мне увидеть их. Морем они не решатся добираться ко мне, а посуху ехать экипажа нет. И я вовсе не знаю, что делать».

Это письмо – ответ Бейкеру, а тот, как видно, приглашал Дефо приехать к нему в Инфилд, где жили они с Софи, но Дефо не принимал этого приглашения. Он отговаривался опасностью, невозможностью находиться на людях. «А прийти так, на полчаса, и уйти, – говорит он, – это еще хуже. Боль разлуки превысит радость свидания». Но побаивался, как видно, также, что эта встреча будет в первую очередь разговором о денежно-имущественных делах.

«Нет, – говорит он, – чувствую, что путешествие подходит к концу…» А в последних строках последнего письма создателя «Робинзона Крузо» стояли такие слова: «Желаю вам в опасном плаванье по жизненному маршруту свежего ветра и прибытия в порт вечного назначения безо всякого шторма».

В самом конце он писал: «Ко всему прочему горестно мне и оттого, что уж больше не увижу я залог нашей общей любви, маленького моего внучка. Передайте ему мое благословение, и да будет он вам обоим радостью в свои юные годы, опорой в зрелости, и не добавит он ни одного лишнего вздоха к вашим печалям. Хотя, увы, на это трудно надеяться! Поцелуйте за меня лишний раз мою дорогую Софи, которую я уж больше не увижу, и скажите ей, что это от отца, любившего ее превыше всех собственных благ до последнего вздоха.

Ваш несчастный Д. Ф. В двух милях от Гринвича, Кент. Вторник, 12 августа 1730 года».

Затем сделана приписка, то есть тут, собственно, и дан ответ Бейкеру, которого тот так упорно добивался: «Несколько месяцев тому назад я послал вам письмо в ответ на ваш запрос относительно продажи дома. Но вы так и не дали мне знать, было ли оно вами получено. Страхового полиса у меня нет, но я полагаю, он должен быть у жены или у Ханны. С тем же самым, Д. Ф.».

Между последним письмом и смертью соединительными звеньями служат предания. Одно из них говорит о том, что в конце концов Дефо перебрался в Лондон. Нездоровье заставило его искать убежища в сердце Сити.

«Не чуя ног под собой…» Старичок, сухонький, небольшой, потрепанный, однако в щегольском кафтане, отворил дверь таверны и заглянул внутрь. Никого. То, что ему и требовалось. Хозяин скучает за стойкой. Малый протирает кружки. И двое в одежде моряков нос к носу сидят в углу. Им не до него. Вот и хорошо. Перешагнул порог.

Напряжение, которое его поддерживало, помогая идти, как-то сразу спало. Почувствовал, как голова кружится. Услышал шаги. В ушах шумит. Когда опустился на стул за ближайшим из столиков, смутно расслышал вопрос хозяина:

– Чем могу служить, сэр?

Жестом дал понять, что потом, позже, а пока он просто посидит.

Сколько минуло времени? Кто знает! Тенями мимо него к двери прошли те двое, что сидели в углу, моряки, коротышка и великан.

И будто во сне он слышал слова хозяина, обращенные к малому:

– Понял, кто это такие?

– А ну? – переспросил малый.

– Как же! Я враз узнал. Этот, среднего росточка, Робинзон. А тот, повыше, Гулливер.