Она не знала, сколько прошло времени. Он завел мотоцикл, резко повернул ручку газа и рванул по заледеневшему озеру; рев двигателя рассекал холодный воздух, сверкала хромированная выхлопная труба, отражая свет луны, почти спрятавшейся за облаками.
Вскоре вдалеке, на середине озера, удаляющийся рев мотора прервался страшным треском; снова и снова, словно кто-то стрелял из пистолета с глушителем, лед трескался под весом мотоцикла. Раздался глухой всплеск… Затем змеиное шипение уходящего под воду раскаленного мотора… И наступила мертвая тишина.
Луна полностью скрылась.
Кругом — темнота. Ни звука. Ни света. Ни мыслей. Ни надежд. Ни чувств.
А потом раздался крик. Совершенно дикий крик, продолжавшийся до бесконечности.
Позже она осознала, что кричала она сама.
Глава 1
Дикобраз вел себя крайне странно. Бессмысленность его поведения даже вызывала беспокойство, во всяком случае у Дэйва Гурни.
В то промозглое утро в начале декабря Дэйв сидел у окна своего кабинета и разглядывал ряд оголенных деревьев на северной стороне старого пастбища. Он внимательно наблюдал за необычайно толстым дикобразом, который расхаживал по низкой ветке дерева. Медленно и, казалось, совершенно бесцельно зверь ходил взад-вперед.
— Какие снегоступы ты возьмешь?
Мадлен стояла на пороге кабинета, в одной руке держа традиционные деревянные снегоступы с ремешками из сыромятной кожи, а в другой — пару современных, из металла и пластика. Ее темные короткие волосы были растрепаны, как обычно и бывало, когда она вылезала с чердака или из тесной кладовки.
— Я еще не решил.
Они собирались на несколько дней остановиться в гостинице в Грин-Маунтинс в Вермонте — покататься на лыжах и погулять в снегоступах. В этом году в местных Катскильских горах еще не выпал снег, а Мадлен обожала снег.
Она кивнула в сторону окна:
— Все следишь за нашим маленьким гостем?
Он соображал, как бы ответить, сразу решив: не стоит упоминать о том, что дикобраз напоминает ему одного неуклюжего престарелого гангстера. Прошло три года с тех пор, как он ушел в отставку из департамента полиции Нью-Йорка, и наконец-то они с Мадлен научились понимать друг друга почти без слов. Формально он уже не был следователем в отделе убийств, где проработал больше двадцати лет, и было понятно, что он уже никогда не превратится в байдарочника, велосипедиста и большого любителя природы, как на то надеялась Мадлен. Однако следовало найти компромисс. Он согласился больше не говорить о том, как его нынешняя жизнь в горной деревеньке на севере штата Нью-Йорк будоражит в нем воспоминания о былых уголовных делах. А она пообещала, что больше не будет переделывать его, пытаясь превратить в того, кем ему не стать. Увы, компромисс этот иногда оборачивался недомолвками.
Он снова посмотрел в окно.
— Я пытаюсь понять, что же он замышляет.
Мадлен прислонила снегоступы к стене, подошла к нему и глянула в окно. Несколько секунд она наблюдала за колючим зверьком, расхаживающим по ветке.
— Он просто занят каким-нибудь обычным дикобразьим делом. Тем же, чем был занят вчера. Что в этом плохого?
— Мне непонятно, что он делает.
— А вот ему, наверное, понятно!
— Только если он спятил. Или притворяется сумасшедшим, что маловероятно. Смотри, он медленно-медленно идет до конца ветки. Очень неуклюже разворачивается. И идет обратно. Он тратит силы… Зачем?
— Во всем тебе нужно разобраться!
— В конечном счете, все поддается объяснению. А в данном случае я хотел бы убедиться, что причина такого поведения — не бешенство.
— Ну почему сразу бешенство?
— От бешенства животные сходят с ума.
— А ты уверен, что у дикобразов бывает бешенство?
— Да, я проверил. Вот, думаю установить пару фотоловушек, чтобы можно было изучать, чем он занимается, когда слезает с дерева.
Во взгляде Мадлен чувствовалось то ли недоумение, то ли укор.
— Камеры видеонаблюдения, — пояснил он, — с датчиками движения.
— Камеры? Боже мой, Дэвид, скорее всего, он просто живет своей дикобразьей жизнью, а ты ведешь себя так, будто он совершил какое-то страшное преступление. — Она задумалась. — Кстати, где ты собираешься раздобыть камеры?
— У Джека Хардвика. У него их куча.
Он не стал напоминать ей, что камеры остались с тех пор, как они с Хардвиком собирались использовать их в деле Питера Пэна, но, судя по мрачному выражению лица Мадлен, она сама все вспомнила. Чтобы отвлечь ее от дурных мыслей, он добавил:
— Я уверен — все станет ясно, когда я увижу, как дикобраз поведет себя на земле.
— Тебе не кажется, что ты немного перегибаешь палку?
— А если у этой твари действительно бешенство?
Мадлен взглянула на него с тем странным выражением, которое он никогда не мог разгадать.
— Послезавтра мы уезжаем в Вермонт.
— И что?
— Ну и когда же ты собираешься воплощать свою задумку с камерами? — Мадлен явно была озабочена. — Когда ты будешь собирать вещи?
— Боже мой, мы едем всего на три дня.
— На четыре.
— Какая разница?
Дэйв вышел из кабинета в поисках своего мобильника, вдогонку ему раздался голос Мадлен: