Дэйв Гурни. Книги 1-5

— Вас что-то беспокоит, и вам очень неуютно. Прежде всего потому, что вы держите это в секрете. Ваш муж знает, что вас что-то тревожит. Он чувствует, что вам страшно ему об этом рассказать. Его это угнетает. А вы видите, как ваша тайна его задевает, но как выбраться из этой ситуации, не знаете, и все это причиняет вам боль.

— Вы все это поняли… как? По тому, как я ем черничный пирог?

Хэммонд приятно улыбнулся.

— На самом деле, по тому, как вы его не едите. Когда Джейн впервые упомянула чернику, ваши глаза загорелись в предвкушении, но вскоре вами овладели другие мысли. От волнения у вас пропал аппетит. Вы даже не дотронулись до десерта.

— Потрясающе. Кто бы мог подумать, что несъеденный десерт сможет вывести меня на чистую воду.

Ее раздражение, казалось, никак не задело Хэммонда, который продолжал улыбаться.

— То, как муж и жена смотрят друг на друга, о многом говорит, особенно когда один смотрит на другого, а другой этого не замечает. На их лицах столько всего написано.

Мадлен холодно улыбнулась ему в ответ.

— А вы часто смотрите в зеркало?

— Увы, так это не работает. Если я правильно вас понял.

— Человек с таким глубинным пониманием мимики лица, должно быть, получает массу информации, глядя на свое собственное отражение.

— Если бы! Но, увы, в моем случае это не так.

— То есть ваш навык психологической диссекции может быть применен только к другим?

Он печально кивнул.

— Иногда я отношусь к этому как к сделке с дьяволом.

Мадлен притихла, явно изумившись такому странному сравнению.

— Что вы имеете в виду? — спросил Гурни.

— Я имею в виду, что мне было даровано нечто уникальное, но и цена соответствующая.

— Вы имеете в виду вашу проницательность?

— Да, способность понять других. А в качестве расплаты — неспособность понять самого себя. Ясность при взгляде наружу, полная слепота при попытках заглянуть внутрь. Я отчетливо понимаю ваши побуждения. Мои же остаются для меня загадкой. Кажется, чем лучше я разбираюсь в людях, тем сложнее мне разобраться в себе. Существуют вопросы, на которые у меня нет ответов, одни лишь догадки. Вам интересно, почему я не найму адвоката, почему не засужу полицию за клевету, почему не засужу желтые издания и блогеров за навет, почему не найму команду следователей, чтобы дискредитировать Гилберта Фентона, почему не начну ожесточенную общественную кампанию. Вам интересно, какого черта я не встаю на свою защиту, почему не развяжу масштабную войну и не закопаю этих ублюдков в их собственной лжи.

— Отличный вопрос. Есть ли на него ответ?

— Конечно, ответ есть. Но я его не знаю.

— Совсем не знаете?

— Хм, я могу дать вам целый список идей. Возможно, это удушающий страх конфликтов в целом? Или боязнь, что в случае дальнейшего противоборства раскроется какая-нибудь страшная тайна из моего прошлого? Или это гнетущая убежденность, что, сопротивляясь, я лишь еще больше увязну в болоте? Или явная паранойя, вроде моей навязчивой идеи про труп в багажнике? А может, я не хочу нанимать адвоката, так как боюсь, что никогда не смогу от него избавиться, что каким-то образом он станет контролировать мою жизнь и я навсегда окажусь в его власти. Возможно, это глубинный ужас перед матерью, которая в первую очередь научила меня одной вещи — никогда не сметь опровергать ее обвинений. Безропотно принимать положенное наказание или же сталкиваться с очередной неукротимой вспышкой ее гнева… — Ричард нервно, невесело усмехнулся — вероятно, собственным домыслам. — Теперь понимаете, что я имею в виду? Столько бредовых страхов, выбирай не хочу. С другой стороны, может быть, я верю, что ни одно слово Фентона не сможет задеть меня. Возможно, по принципу Поллианны, я убежден, что правда восторжествует и моя невиновность будет очевидна. Или просто дурацкая гордость не велит мне опускаться до уровня нападающих на меня болванов. А может, я жажду увидеть, как дело Фентона, весь его мирок, с грохотом обрушится, а я при этом и пальцем о палец не ударю.

Он замолчал.

— Наверняка что-нибудь из этого приходило и вам на ум. Я ежедневно перебираю в голове все эти варианты. Но понятия не имею, что именно является решающей силой. Я знаю только то, что буду вести себя, как изначально задумал.

Произнося это, он обращался к Мадлен. А затем повернулся к Гурни.

— Если вы хотите добиться правосудия для Итана и остальных, не защищая при этом меня, это ваше право. Я не буду вам препятствовать. Но позвольте еще раз подчеркнуть: вы не мой адвокат. Это понятно?

— Понятно.

На некоторое время все замолчали. Слышно было только, как снежная крупа тихо бьет по стеклу.

А потом где-то в лесу раздался вой. Такой же вой, что слышал Гурни, когда их машина застряла в кювете.

Он начался с тихого подвывания, словно ветер, жалобно стонущий в перекосившуюся дверь.

Глава 18

Когда они вышли из шале и направились к машине, чтобы вернуться в гостиницу, вой, отдаленный и заунывный, казалось, раздавался отовсюду — с Кладбищенского кряжа, из дремучего леса за домом Ричарда и даже над темной поверхностью озера.

А потом он слился с ветром.