Декамерон 1914

Они с Ми на прощание обнялись, и Ми впрыгнула назад, в фаэтон.

Всю дорогу до станции мы проехали молча.

ДЕНЬ ГНОМОВ, —

так я назвал для себя эти больничные дни, слипшиеся в один беспросветный день, на все протяжение которого мое бренное существо было целиком отдано беспощадным и прожорливым гномам.

Еще более жестокие и жадные до крови и плоти гномы и бедное Отчество мое, и всю Европу. Да, казалось, что все это — в один день: и позор армии генерала Самсонова, и сокрушение Бельгии, и поражение союзников в Арденнах.

Нижний этаж столичной больницы, где я лежал, — а столица империи к этому времени носила уже совсем иное наименование[83], — был преобразован в военный госпиталь для особо тяжело раненых, оттуда даже до меня доносились стоны. Зачастую этим стонам вторил вой санитарок и сестер милосердия, получивших извещения с фронтов. И вот, чтобы хоть немного отвлечься и от собственных мук, и от мук мира, пребывающего в судорогах, я начал записывать эту историю, свидетелем которой я стал в те июльские дни в пансионате «Парадиз». Но только теперь она не казалась мне такою ужасной, как в те дни, в дни когда в небольшом горном пансионате появлялось по одному покойнику едва ли не в каждые сутки — Боже, какая ничтожно микроскопическая малость по меркам нынешних времен!

Мир жил тревогой, все ждали чего-то еще более страшного, маячащего призраком где-то впереди. В этом смысле мне было, пожалуй, даже спокойнее, чем другим, ибо я знал, что до чего-то самого страшного я, слава Богу, не доживу.

Я писал. Писал самозабвенно, заглушая боль и смутные мысли. И постепенно даже входил во вкус…

– —

Где-то в середке этого нескончаемого дня гномов проведать меня зашла Ми и после нескольких ритуальных слов о том, что я неплохо выгляжу, вдруг спросила:

— А вы знаете ли, как зовут нашего председателя Тайного Суда?

— ?

— Такое вот совпадение: зовут его Андрей Исидорович Васильцев. Говорю вам это, поскольку вы уж никому… — Возможно, она хотела продолжить: «не успеете сообщить», — но, замявшись, сказала: — уж вы-то (я в вас верю) оставьте это в тайне. Я даже было подумала, что какой-то ваш родственник.

— Да, он мой дальний родственник, — подтвердил я. — Правда, мы давно не виделись. Знаю лишь, что он преуспевающий адвокат. Но вот… оказывается, он еще и…

Не могу сказать, что ее слова сверх меры меня удивили. Если государственный прокурор (правда, уже в отставке) вот так вот преспокойно может беседовать с убийцей и покрывать еще многие убийства, то отчего бы и моему троюродному брату Андрею Васильцеву не быть председателем некоего Тайного Суда?

— В таком случае, — добавил я, — передайте ему мою рукопись. После того, как я ее закончу… ну и после того, как меня уже… — Я не стал заканчивать.

Она все поняла. И ушла, поцеловав меня в щеку.

Бедное, надломленное дитя!

– —

День гномов еще на закончился (о, как он оказался долог!), но почти была завершена рукопись моя, когда в моей палате появились Евгеньева и Львовский. Они сообщили, что собираются обвенчаться вскорости, после чего Львовский, призванный в армию, отправляется на фронт. Что ж, кого-то те жутковатые дни в пансионате «Парадиз», оказывается, соединили. А рссоединить их вознамерился наш мир, который куда беспощаднее, чем любой убийца.

Еще они поведали, что Амалия Фридриховна продает свой пансионат, и они с профессором Финикуиди намерены покинуть наше Отечество.

Что ж, в таком случае, может профессор когда-нибудь и завоюет вожделенную им премию господина Нобеля. Да им, Господь, счастья с княгиней после столь долгой разлуки!

Под конец Львовский и Евгеньева сумели-таки меня развеселить. Они передали мне письмо, полученное ими от Грыжеедова-Хлебородова из Парижа.

Интересного в письме было мало: он обустроился неплохо, собирается новое дело открывать — производить торты изумительного вкуса, уже, судя по продажам малых партий, в восторге весь Париж. Живет, в общем, хорошо, купил автó, но страшно ностальгирует по российским пейзажам.

— Нет, вы на обратный адрес посмотрите! — воскликнул Львовский.

Там, в парижском обратном адресе значилось:

M. Julien Dunous pour M. Jerome Khleborodоv[84], –

и хоть это меня в конце концов развеселило.

Правда, не надолго. Ибо вслед за тем Евгеньева сказала мне, что Ми больше нет в живых.

Так в конце концов и неясно, чтó именно там случилось, но ее нашли возле догорающего здания, где, как оказалось, до этого часу размещался бордель с малолетними рабынями. Там произошло подлинное побоище, шестеро были убиты из ее пистолетика, но чья-то пуля достала и ее.

Бедная Ми! Ты уже никогда не дождешься своего принца на белом коне.

– —

Евгеньева пообещала, что зайдет ко мне, когда рукопись моя будет закончена. Значит, скоро она снова зайдет, ибо мой день гномов, как и моя рукопись, уже подходит к концу. Она передаст эти бумаги Андрею Васильцеву. Надеюсь, что-то в них ему покажется интересным.

Прощайте же все!

Петр Васильцев

20 ноября 1914 г.

* * *