Декамерон 1914

«Я заберу эту несчастную девушку. Не извольте беспокоиться, со мной она будет в безопасности». Он даже сунул офицеру полиции какие-то деньги.

«Ну вот, еще один принц…» — подумала я, но сил противиться у меня уже не было. Не сомневалась, что этот принц сейчас отвезет меня еще к какому-нибудь Жучкову. Одна лишь была надежда — что живой я уже не доеду никуда; скорей бы только окочуриться! И, умоляя Господа даровать мне легкую смерть, я лишилась чувств.

Нет, я не окочурилась. Вновь очнулась я лежащей на мягкой постели, в теплой спальне, надо мной склонился доктор; хозяин, тот самый господин, стоял чуть поодаль. Доктор говорил на французском, которого я почти не понимала, разве лишь отдельные слова: «сифилис», «гонорея» (они не раз звучали в том аду). Было и еще одно слово, которое мне в тот миг показалось самым страшным приговором, ибо слово это было: «cure[80]». Я была уверена, что если они и вылечат меня, то лишь затем, чтобы дальше отправить в какой-нибудь еще более изощренный ад. Поэтому я сделала вывод, что снова лишилась чувств, дабы усыпить их бдительность.

Когда же меня оставили одну, я из последних сил встала, приблизилась к окну, отворила его и стала забираться на подоконник.

…Он успел вбежать в последнюю минуту.

Я отчаянно сопротивлялась, царапалась, как дикая кошка, но одной его фразы стало достаточно, чтобы я тотчас утихомирилась. Ибо он сказал: «Не спеши, милая, ты еще сможешь покарать своих врагов». И дальше он поведал мне все.

Оказывается, он был председателем Тайного Суда. Да, того самого, о котором тут рассказывал господин генерал.

Я обещал опускать все восклицания, но — чтó тут началось! Лишь через пару минут все стихло, и Ми смогла продолжить:

— Да, да, он существует и поныне, этот Тайный Суд. И он вершит Истинную Справедливость!

Все об этом Суде мне рассказав, он поведал мне, что за Жучковым они давно охотились, и вот теперь уж нет на свете ни пса-Жучкова, ни его свиньи-Жучихи. Приговор им был вынесен, и казнь приведена в исполнение. К этому времени их уже взяла полиция, но десять (а то и меньше) лет каторги, которые они могли получить, Тайный Суд счел слишком малой мерой. Смерть настигла их в камерах предварительного заключения, и, уверяю вас, смерть их не была легкой. Такая же участь постигла и моего зас…нца-принца. Интересно, предоставили ему такое же поносное автó в аду, куда он, без сомнения, попал? Лишь об одном я жалела — что все это было сделано не моими руками.

Но тут он мне объяснил, что я ко всему этому тоже, оказывается, несколько причастна. Ибо Тайный Суд оттого и вышел на Жучкова и на их подпольный бордель лишь потому, что разыскивал именно меня.

«Матушка меня разыскивала?» — спросила я.

«Нет, — сказал он, — ваша матушка скончалась. Но мы вас разыскивали и прежде, еще до того, как вы попали туда».

Дело было вот в чем (он мне это подробно объяснил). Все должности в Тайном Суде передаются по праву происхождения, так уж было постановлено его отцами-основателями. И оказывается, мой скончавшийся батюшка, о котором я почти вовсе ничего не знала, как раз и состоял в Тайном Суде. Теперь я имела право быть его продолжательницей. А был он никем иным, как палачом этого самого суда.

О, ни о чем подобном я и мечтать не могла! Спросила: «Так я могу быть палачом?» — «Если пожелаете», — ответил он.

Да могла ли я не пожелать?! Но вот беда — главные враги мои были уже на том свете.

Тут я, однако, ошибалась. Как мне поведал господин председатель, Жучковы не были там главными. Заправлял всем некий еще больший сукин сын, чем даже они. У него подобных заведений насчитывалось много в добром десятке городов. Этот зас…нец все устроил так, что почти не знал его в лицо… Кроме мадам Жучковой. Он был ее любовником: любил, козел вонючий, таких вот жирных свиней!

(Неужели?.. Да, я догадывался, я уже догадывался обо всем!)

— И перед тем, как укокошить Жучкову, — продолжала Ми, — члены Тайного Суда сумели у нее кое-что насчет него выпытать. Это как-то могло помочь на него выйти, но до поры до времени он оставался неуловим.

Меня лечили долго. Потом, когда я почти поправилась, — вот только волосы совсем выпали после этого лечения, — меня стали обучать новому ремеслу — ремеслу палача Тайного суда. Я выучилась отлично стрелять, овладела многими борцовскими приемами; обучалась всему этому с упоением.

Нашлось и применение моему приобретенному искусству. Был выслежен последний бордель, принадлежавший моему главному врагу.

Я отправилась туда в одиночку. И уж разгулялась там всласть!.. Не стану останавливаться на подробностях; в общем, никто из зас…нцев не отделался легким концом.

И вот однажды господин председатель сказал, что час близится. Мой враг, по сведениям, полученным по неведомым мне каналам, навострился ухилять за границу по поддельному паспорту, а поскольку он всегда во всяком деле предпринимал тысячу предосторожностей, то он решил воспользоваться помощью…

— Дядюшки Зигфрида, — подсказал я.

— Por supuesto![81].