Декамерон шпионов. Записки сладострастника

К вечеру Батов самолично прибыл на «Ленин» и доложил о результатах, которые, увы, отсутствовали, хотя опрошена была вся боевая агентура Козмодемьянска, беседовали даже с бабками, созерцавшими монотонную жизнь со скамеек у своих заборов, обыскали городской парк, все питейные заведения, допросили местных путан, их было немного, городок серьезно отставал от столицы.

— Я не могу раскрывать перед тобой некоторые данные, — говорил он, нахмурив лоб, — но дело, возможно, далеко не так просто, как кажется…

Он тяжело вздохнул, поправил темные очки и снова превратился в того загадочного советского Джеймса Бонда, которого англичане до смерти напугались и на всякий случай выперли.

— Мои туристы хотели осмотреть Макарьево и Нижний, так что придется сняться с якоря. Могу ли я полностью на тебя положиться? — спросил я.

— Бесспорно. Тут тебе делать нечего, я и без тебя справлюсь… найду твоего Гуся.

— Послушай, а где сейчас твоя сестра? — вырвалось у меня совершенно неожиданно.

— Она приехала погостить и живет у меня на квартире.

— Надеюсь, ты останешься с нами на ужин… Может, пригласить и ее, тут скучновато… — соврал я, поскольку на борту «Ленина» царило все, что угодно, но не скука.

— С удовольствием. Сейчас свяжусь с ней по телефону, — и он ушел в капитанскую рубку.

Черт побери, зачем я это сделал? Словно черт подтолкнул меня, в конце концов, кто мне мешал связаться с ней в городе? Тем более что утром она вела себя крайне высокомерно и даже оскорбительно. Случалось ли тебе, Джованни, думать и чувствовать одно, а делать другое?

— Она обещала прийти. Обязательно. Она спрашивала, не находил ли ты какую-то газетную вырезку в книге Сальвадора Дали?

От этих слов у меня сладко заныл низ живота и вспотели руки, золотой пух ее тела застлал глаза, рыжая коса расплелась, окрутилась вокруг моей шеи и сладко защемила горло. О, муки мои!

Вскоре в музыкальный салон начала сползаться вся наша кодла. Очень довольный собой Тетерев в ярком клетчатом пиджаке и красном галстуке, повязанном местным пионером, мрачноватый Грач, постоянно глотавший какие-то таблетки. Бесшумная Сова в белом клетчатом пончо, взъерошенная Курица, словно только что после игр с петухом. Торжественный Орел (в этот вечер лысина его светилась, как хрустальная люстра), томная Сорока, поигрывавшая своим черно-белым хвостиком, и флегматичный Дятел, то ли задумчивый, то ли сильно поддатый. Бармен Митя внес напитки и набор всевозможных сыров: рокфор, стилтон, шамуа, горгонзола, десять видов бри et cetera. «Мистика? Это сыр, Христос тоже из сыра» — звенел в моих ушах Сальвадор, повторяя эту фразу несчетное число раз.

На сей раз слово я предоставил Курице, она приосанилась, пригладила растрепанные перышки, поморгала красными глазками и раскрыла клюв. Поверь мне, Джованни, что она была не менее прекрасна, чем твоя Изабетта, отрезавшая голову у трупа своего любовника Лоренцо. Я представляю, как нежно она обернула ее полотенцем, запрятала в подол своей служанки, а затем положила в красивый горшок, засыпала землей, посадила несколько отростков салернского базилика и поливала либо померанцевой водой, либо своими слезами. И твоя Изабетта, и моя Курица были сентиментальны.

Новелла о том, сколько телесных радостей приносит умерщвление классовых врагов, — побольше, чем coitus, хотя людей от этого становится меньше, а не больше

Нет больше радости, нет лучших музык,Как хруст ломаемых жизней и костей.Вот отчего, когда томятся наши взорыИ начинает буйно страсть в груди вскипать,Черкнуть мне хочется на вашем приговоре

Одно бестрепетное:«К стенке! Расстрелять!»В. Эйдук «Улыбка ЧК», Тифлис, 1922 год

Только идиоты считают, что убийцы не имеют ни нервов, ни сердца, только круглые дураки убеждены, что убийцы не страдают, переламывая шейные позвонки.