Декстер во тьме

— Не очень-то все это дельное, — сказал я. — Только малого в спальне зовут Фрэнки. А этого — Мэнни Борке. О нем в ряде журналов писали.

— Откуда ты это знаешь, твою мать?!

— Ну, малость неудобно, но я, возможно, был последним из тех, кто видел этого чудика живым.

Дебс разом выпрямилась:

— Когда?

— В субботу утром. Около десяти тридцати. Прямо здесь. — И я указал на кофейную чашку, все еще стоявшую на столе. — Вот эти пальчики мои.

Дебора слушала меня недоверчиво и качала головой:

— Ты знал этого парня. Твой приятель?

— Я нанял его для устройства свадьбы, — сообщил я. — Считалось, что он в этом большой дока.

— Угу… И что ты делал здесь в субботу утром?

— Он поднял цену. Я хотел убедить его сбавить ее.

Дебс оглядела квартиру, бросила взгляд в окно, откуда открывался вид на миллион долларов, и поинтересовалась:

— И сколько он просил?

— Пятьсот долларов с прибора, — ответил я.

Сестра резко повернулась.

— Твою мать! — вырвалось у нее. — За что?

— Он не хотел рассказывать, — пожал я плечами, — и не хотел цену снижать.

— Пятьсот долларов с прибора?

— Дороговато, верно? Или, следовало бы сказать, было

так.

Дебора долго кусала губу, не мигая, потом, схватив меня за руку, потащила от Камиллы. Я все еще видел маленькую ножку, торчавшую из двери кухни, где уважаемый почивший встретил свой безвременный конец, но Дебора тащила меня от нее в дальний конец гостиной.

— Декстер, дай слово, что не ты убил этого парня.

Как я уже упоминал, настоящих чувств во мне не было. Я долго и упорно учился в этой жизни откликаться почти на любую ситуацию так, как откликнулись бы человеческие существа, но эта застала меня врасплох. Какое правильное выражение следует придать лицу, когда твоя сестра обвиняет тебя в убийстве? Потрясения? Гнева? Недоумения? Насколько мне было известно, о таком ни в одном учебнике не сказано.

— Дебора… — развел я руками.

Не очень умно, но ничто иное мне в голову не пришло.

— Потому как от меня поблажки не жди, — заявила она. — Ни в чем подобном.

— Я бы никогда… Это не… — Я тряхнул головой, до того это казалось несправедливым.

Сначала Темный Пассажир бросил меня, а теперь моя сестрица, к тому же и все мое остроумие, очевидно, улетучилось. Все крысы уплывали прочь, пока добрый корабль Декстера медленно скрывался под водой.

Глубоко вдохнув, я попробовал сплотить команду и малость выпутаться из беды. Дебора была единственной на белом свете, знавшей, кто я такой на самом деле, и, хотя все еще никак не могла привыкнуть к этой мысли, я считал, что она понимает, какие заботливые границы установил Гарри, и то, что я ни за что их не нарушил бы.

Очевидно, я ошибался.

— Дебора… — произнес я. — Зачем бы мне…

— Не мели хрень! — оборвала она меня. — Нам обоим известно, что ты мог бы это сделать. И время, когда ты был здесь, подходит. И у тебя есть вполне основательный мотив — выпутаться из того, чтобы платить ему пятьдесят штук. Тут либо так, либо я поверю, что это сделал некий гад, сидящий в тюрьме.

Поскольку я человек искусственный, то почти всегда голову держу ясной, не отягощенной чувствами. Увы, у меня было ощущение, будто я пытаюсь смотреть сквозь зыбучий песок. С одной стороны, удивляло и огорчало, что она считала меня способным сделать что-то столь небрежно. С другой — хотелось убедить ее, что я этого не делал. И хотелось сказать: если бы это сделал я, она никогда до того не докопалась бы. Только это, похоже, было бы совсем не дипломатично. Так что, еще раз глубоко вдохнув, я произнес:

— Слово даю!

Сестрица бросила на меня долгий и жесткий взгляд.

— В самом деле, — уверил я.

Наконец она кивнула:

— Ладно. Будет лучше, если ты станешь говорить мне правду.

— Я и говорю. Не делал я этого.

— Угу. Тогда кто сделал?

В самом деле, это же нечестно, а? Все это, я имею в виду, вся жизнь. Взять меня: оправдываюсь от обвинений в убийстве, в котором меня подозревает собственная сводная плоть и кровь, и в то же время по ее просьбе пытаюсь раскрыть преступление. Приходится восхищаться умственной ловкостью, позволяющей Деборе исполнять своего рода рассудочный кувырок, только я еще и сожалею, что она не направила артистизм своего мышления на кого-нибудь другого.

— Я не знаю, кто сделал это, — ответил я. — И я не… Нет у меня никаких… хм… идей на сей счет.

Она не сводила с меня уж очень жестких глаз и заметила:

— Почему и этому я должна верить?

— Дебора… — начал я и умолк.

Пришло ли время рассказать ей о Темном Пассажире и его нынешнем отсутствии? Одно за другим ряд весьма неприятных ощущений прошили меня, словно в самом начале заболевания гриппом. Могли бы они быть чувствами, бьющими по беззащитному побережью Декстера, как громадные волны с ядовитыми отходами? Если так, то нечего удивляться, что люди такие несчастные создания. Жуть одна пережить такое.

— Послушай, Дебора, — сказал я, силясь придумать, с чего начать.

— Господи, да слушаю я! — отозвалась она. — Только ты не говоришь ничего.

— Трудно выговорить. Никогда прежде этого не говорил.

— Вот и пришла великая пора начать.