Дела земные

— Джахан, — тихо сказала она, — будь осторожен, когда поедете через горы.

Джахангир взглянул на мать через плечо.

— По дороге на Джизак никаких гор нет.

— Я беспокоюсь оттого, что вам придется ехать в горах, — стояла на своем старушка. — Не гони машину. Не надо торопиться, сын мой.

— Я же объясняю вам, что нет там никаких гор. — Джахан выпрямился во весь рост. — Не бойтесь, мама, мы и близко не подъедем к горам. Мы их объедем.

Тетушка Мехри на минуту задумалась. Ответы сына не успокоили ее. Она приблизилась ко мне.

— Вы уж присмотрите за ним, душа моя, — сказала она. — Скажите ему, чтоб ехал помедленнее, с остановками. Пусть побольше отдыхает.

— Ладно, я присмотрю за ним. Будем ехать медленно, с остановками.

Тетушка Мехри постояла еще с минуту и зашла во двор. Вернулась она через некоторое время с каким-то предметом под мышкой. Похоже, это была овчина.

Так и есть, тулуп. Джахангир недовольно поморщился:

— И так ведь тепло. Что я с ним буду делать?

— Что?

— Тепло, говорю. Что мне с ним делать?

— Оденешь, если вдруг замерзнешь.

То, как друг сердился на мать, а она стояла с тулупом под мышкой, вызывало одновременно и улыбку и грусть.

— Давайте мне, — я забрал тулуп у тетушки Мехри. — Если его не наденет Джахан, то надену я.

— Ладно, поехали, а то опоздаем! — сказал Джахангир и сел в машину.

— Погоди! — Тетушка Мехри протянула вперед обе руки, покрытые коричневыми пятнышками. Она приступила к молитве. Потом взглянула на меня: — Поручаю его вам, а вас — самому аллаху. Чтоб вернулись живыми-здоровыми. Чтоб ваша поездка, удалась. Чтобы все у вас было хорошо. Чтоб стали вы богатыми. Чтоб…

Джахангир завел мотор. Тетушка Мехри «закруглилась» с молитвой. Поднесла обе руки к лицу. Друг мой едва успел развернуть машину, как матушка Мехри крикнула:

— Погоди!

Джахангиру ничего не оставалось, как нажать на тормоз.

— Ну, что там еще, мама? — недовольно спросил он, открывая дверцу.

Она подбежала, задыхаясь. Что-то начала искать в кармане жилета.

— Что вы там ищете? — Джахангир уже сердился.

— Погоди, сынок. — Тетушка Мехри вытащила наконец из кармана кусок ваты. — На, — сказала она, протягивая его сыну, — сунь в ухо. Не забывай, как у тебя болят уши, едва простудишь.

— Этого еще не хватало! — Джахангир все-таки взял вату и бросил рядом с собой на сиденье. — Ну, до свидания! Счастливо оставаться!

— Нет, ты сейчас же воткни вату в ухо, не то забудешь!

— Ох! — Джахангир оторвал кусочек ваты и воткнул в ухо. Снова включил мотор, и мы поехали. Оба молчали с минуту. Друг, не отрывая глаз от дороги, сказал: — Что старый, что малый. Верно, оказывается, говорят.

Я промолчал. Что я мог ответить? Отчего те слова, которые сказала мать, не сказали ни жена, ни дети, ни кто-нибудь другой? Ведь только у матери может так болеть о тебе душа. Можно было сказать ему и другое: «Понимаешь ли ты, как я завидую тебе?»

В ту ночь мне опять приснилась мать. Будто она ходила за мной с куском ваты в руках…

ХВОСТ ЯЩЕРИЦЫ

Возле ворот нашего дома есть скамейка, поверхность которой уже стала гладкой от долгого служения людям. Каждый день, возвращаясь с работы, гляжу я на нее. Раньше здесь, у этой скамейки, бывало так оживленно.

Помнится: рано утром, спозаранку, мать широко открывает ворота. Она всегда говорила: если открыть ворота рано утром, то в дом непременно войдет ангел доброты. Я еще сплю, а во дворе уже начинаются разговоры.

— Здравствуйте, тетушка Пошша.!

— Здравствуй, родной, здравствуй!

— Сын-то пишет?

— Да вот уже две недели, как нет от него ничего. Всякие мысли лезут в голову.

— Скоро вернется. Вот увидите! Сейчас уже многие возвращаются из армии.

В субботу и воскресенье стоит мне сесть за работу, как шум за окном усиливается. Скамейка та как раз под моим окном. Добрая половина детей нашего квартала слетается сюда, садится в ряд, как птенцы ласточки на проводах. Посреди детворы восседает мать.

— Мама Пошша, дайте конфетку!

— Мама Пошша, и мне! Не такую, а в блестящей бумажке!

И в это время, как правило, появляется тощий, как коза, осел с обвислыми от старости ушами. Он тянет за собой миниатюрную арбу, которая страшно скрипит. Арба останавливается, словно поезд по расписанию, у самого моего окна. Смуглый старик, который и зимой и летом ходит в ичигах с кавушами и шапке-ушанке, слезает с арбы и с возгласом «Бисмилло» принимается орать во всю глотку:

— Приехала шара-бара-аа! Подходите, подходи-и-те!

Всегда удивляюсь, откуда у этого тщедушного старичка такой могучий голос.

Старик складывает-ладони рупором и кричит. От его крика дрожат даже оконные стекла.

— Подходите! Подходите! Есть красивые, золотом расшитые мячики!

В промежутке между криками он еще успевает поздороваться с матерью.

— Ну как, сестра Пошша, здоровье-то?

— Спасибо! — отвечает мать. — А когда приедет ваш младший?

Младший сын старика учится в аспирантуре в Москве.

— Тилиграм уже была. Приедет двадцатого. Я уже купил барана. На Коктеракском базаре. Приедет сын, зарежу в его честь. — Он еще раз складывает ладони рупором и кричит: — Эй, подходите все, есть шара-бара-а-а-а!