Дэлл

Во сколько позвонит Дэлл? Или сегодня моя очередь? До шести вечера еще три часа, успею ли пять раз разгадать комбинацию вовремя? Ведь Чак – мужчина вредный: увидит, что работаю спустя рукава, – в следующий раз на порог не пустит.

Шелест листвы, осторожные, аккуратные движения пальцев в попытке нащупать правильную комбинацию, скрытую платиной, плывущий под потолком полупрозрачный дым от самокрутки.

Когда в кармане завибрировал телефон, я победила пластину четыре раза. Из восемнадцати успешных попыток только четыре уложились в отведенное время. Последние две – за пятьдесят три секунды. Чак довольно чмокал губами.

– Во сколько сегодня подъехать?

– Через полтора часа, хорошо?

– Буду.

Взламывая магнитную комбинацию в очередной раз, я почти мурлыкала от удовольствия. Успею, я всё успею: и смыть табачную вонь, и привести себя в порядок. А потом – целый вечер наедине с тем, кто смыл с моей жизни привычную серость и вернул в нее краски.

Как удалось ему, незнакомому человеку, помочь мне обрести саму себя, себя прежнюю: веселую, целеустремленную, способную смеяться, желающую дышать полной грудью? Благодаря ему я снова слышала, чувствовала, впитывала, жила.

Через полчаса лампочка на электронном ключе триумфально зажглась зеленым, когда таймер отсчитал сорок шесть секунд.

– Все, Чак! Пятый раз вовремя!

– Тьфу, дура! Чего орешь-то так? Я почти оглох…

Ворчи-ворчи, старина Чак, вот тебе бутылка с любимым напитком, вот тебе частичка тепла и благодарности, а я побежала, мне пора – нужно успеть пожить, пока можно. Пока не истекли мои две недели.

Я быстро покидала вещи в сумку, торопливо попрощалась, толкнула скрипучую дверь и вырвалась на свежий воздух.

* * *

Два дня спустя. Суббота

– Я присоединюсь к тебе позже – отвечу на звонок, хорошо? – дождавшись моего кивка, Дэлл положил на капот «Неофара» тонкий планшет, включил его и принялся диктовать в трубку какие-то данные: – Нет, D3F не понадобится. Используйте что-то простое…

Ощущая необычайную легкость, я у машины сбросила с ног туфли и понеслась к воде, туда, где ворчало море, рассказывая о чем-то древнем. Добежала до линии прибоя, постояла, чувствуя, как холодная вода облизывает ступни, раскинула руки в стороны и рванула вдоль берега. Джинсы тут же вымокли от брызг, соленый ветер взъерошил волосы, кардиган за спиной надулся, словно парус.

Свобода. Непонятная пьянящая свобода, радость бытия и блики закатного солнца на пенных гребнях. Я бежала до тех пор, пока «Неофар» за спиной не сделался маленьким, почти игрушечным, пока ступни не заледенели, пока голова не зазвенела от переполнявшего беспричинного счастья. Затем остановилась, выбралась на теплый песок и неторопливо, разглядывая половинки ракушек, побрела обратно.

Море. Как давно я не была на море.

Подрагивали на ветру листья коричневых водорослей, веселились на волнах солнечные зайчики, шелестели пушистые клочки пробившейся сквозь песок травы. Тишина, свобода, необъятный простор и вечность, застывшая без времени. Здесь жизнь ощущалась как-то иначе.

А может, она ощущалась иначе не здесь, а везде? Последние два вечера слились в одну цветную киноленту, воспроизводящую кадры из жизни счастливого человека. Слайды – ворох разноцветных шуршащих фантиков. Бесценная коллекция воспоминаний.

А все потому, что он – Дэлл.

Вот «Неофар» несется по ночному шоссе, взрезая тьму яркими лучами фар-прожекторов, кусты на обочинах слились в бурую полосу, и я снова визжу – на этот раз от радости, от восторга, от гулко бьющегося сердца.

– Еще быстрее?

– Да!

– Ты уверена?

– Да, покажи мне максимум!

– Что ж, ты сама попросила…

И мир летит навстречу, словно тоннель машины времени, – рвущаяся вперед бесконечность. Все несется мимо, свистит, тонет позади, и незыблемо лишь полотно бесконечной бетонной дороги, ведущей из ниоткуда и в никуда, и лежащие на руле спокойные, уверенные мужские пальцы. Дрожит сиденье, дрожат нервы, и рвутся наружу ликование и адреналин, переходящий в веселый визг, стоит ноге водителя сильнее надавить на педаль газа…

А вот удивленный Дэлл, в руках которого – огромный пук розовой сахарной ваты.

– И что прикажешь с этим делать?

– А то ты не знаешь!

Он смотрит, а в глазах смешинки: «Сумасшедшая. Сумасшедшая чертовка…» Вокруг ревут карусели, кружит толпа, мигают сотни разноцветных лампочек и слышатся хлопки, щелчки, радостный гомон. Пахнет пряниками, жареными орехами и весельем.

– Я хочу мягкое солнышко!

– Что?

– Вон то, что под потолком.

На вечерней ярмарке у павильона с желтыми игрушками толпа – сгибаются приклады пневматических винтовок, пальцы кассира жадно сгребают с прилавка мятые деньги и отсчитывают патроны.

– Тебе самое большое?

– Мне любое.

Мое дыхание замирает.