Дело Аляски Сандерс

Я думала, он меня любит, но он любит только делать мне больно. 4 июля он обещал, что по случаю национального праздника мы пойдем в ресторан. А когда я уже одевалась и красилась, он и говорит: “Не сердись, Элинор, но лучше не ходить. Понимаешь, все-таки рискованно появляться на людях… Разница в возрасте и все такое… О нас будут болтать…” Мы остались у него. Он заказал омаров. Я к ним почти не притронулась. Хотела ему показать, что мне грустно. Он взглянул на мою полную тарелку и сказал: “Что ты капризничаешь? Ты прекрасно понимаешь, почему мне пришлось отказаться от свидания в ресторане. И поверь, я расстроен не меньше! Знаешь, как тяжело видеть, что ты дуешься из-за малейшего противоречия, при том что я стараюсь исполнять любое твое желание”. Он думает, что я сержусь. Не видит, как я к нему привязана. Не видит, что он мне ужасно нужен. Что только в его власти сделать меня счастливой. Иногда мне кажется, что ему нравится играть моими чувствами и втаптывать меня в грязь. Ему это дает ощущение, что он меня контролирует.

– Я бы хотела найти этого человека, Аляска, – сказала Мария Лоуэлл. – Думаю, это из-за него Элинор покончила с собой. Ты не знаешь, кто это? Я спрашивала других подруг Элинор, но они не могли ничего сказать. Элинор им говорила, что у нее роман с кем-то старше нее, но никогда не называла имени. Тебе что-нибудь известно? Ты моя последняя надежда.

– Мне это ни о чем не говорит, – первым делом ответила Аляска.

– Ты уверена? – настаивала мать Элинор. – У него вроде бы была синяя машина, тебе это ни о чем не говорит? Смотри, вот тут она написала, в конце стихотворения, я уверена, что она имеет в виду этого человека.

Мария Лоуэлл показала ей текст, который кончался такими словами:

Когда я сажусь в его синюю машину, я спрашиваю себя, куда едет мое сердце.

Когда я вижу его синюю машину, я спрашиваю себя, будет это счастливый день или несчастный.

После долгого раздумья Аляска покачала головой:

– Ни малейшего представления.

На лице Марии Лоуэлл отразилось отчаяние:

– А серый дом тебе о чем-нибудь говорит? В другом тексте она упоминает серый дом и красные клены…

Но Аляска не слушала. Казалось, ее мысли витали где-то далеко. Она только качала головой:

– Мне это ни о чем не говорит, простите… Я правда понятия не имею, о ком это может быть…

Через месяц после встречи с Марией Лоуэлл, сидя в черном “форде”, направлявшемся в Маунт-Плезант, Аляска говорила Эрику:

– Я заверила миссис Лоуэлл, что не знаю, о ком речь. Покрывала тебя, не задумываясь, даже сама не знаю почему. А потом это стало меня мучить. Если ты довел Элинор до самоубийства, ты должен за это ответить. Поэтому мне и пришло в голову послать анонимное письмо.

– Но я не доводил Элинор до самоубийства! – возразил Эрик. – Как ты могла подумать, что я такое сделаю!

– Кончай, Эрик. Синяя машина – это точно ты. Я прекрасно помню, что у тебя был синий “мустанг”, когда ты жил в Салеме. Как странно, что ты от него избавился…

– Я его продал, когда переехал в Маунт-Плезант. Ко мне сосед давно приставал, чтобы я ему его продал, давал отличную цену. Удачно вышло: я как раз ушел с работы, на деньги мне было совсем не наплевать. Потом купил по случаю свой “понтиак” за половину суммы, а остаток положил в банк. Потому и мог тебе одолжить эти десять тысяч. Они же не с неба свалились!

Аляску смутил его ответ:

– Не знаю, можно ли тебе верить.