Дело генерала Раевского

Это был мужик с крупным и внушительным лицом сильного человека. Росту он был высокого, шёл, волоча ноги в изношенных солдатских сапогах. Свисал с плеч нагольный тулуп, ни на одну пуговицу не застёгнутый. Огромный ворот изношенного тулупа был поднят и как бы обернут вокруг непокрытой головы. Тяжкие нечёсаные волосы свисали гривой со лба и вдоль крупных лошадиных скул. Косматая борода падала со щёк его как попало. Грива и борода густо были засажены снегом. На голове косматой шапкой сидел целый сугроб. Из-под сугроба того, широко расставленные, светились огромные голубые глаза с лиловыми белками. Большой вислый нос обсыпан был снегом, который подтаивал и сосульками свисал на тяжкие усы. Корявой рукой с толстыми, воскового цвета ногтями мужик держал на уровне лица большой оловянный фонарь. Створки его слюдяные разводами слоились от густого света изнутри, от большой свечи с зеленоватым пламенем. Снег вокруг фонаря кружился облаком. Мужик прямо в глаза смотрел Раевскому и шёл на него. «Неужто Прокопий?» — подумалось Раевскому.

По Петербургу давно уже ходили разговоры, будто бы ходит среди переулков здесь и там некий Прокопий, бывший солдат с оторванной рукою в пустом тулупном рукаве, какой-то клюкой свисающей. Он якобы встречается людям, появляясь как бы ниоткуда с фонарём в руке, и предупреждает о грозящих событиях. Где живёт, как ночует, чем кормится Прокопий, никто не знает. Но зла он не приносит никому. Раевский глянул на свисающий рукав тулупа, но трудно было понять, пустой он или нет. А мужик приблизил фонарь к лицу Раевского и немигающими глазами из-под воспалённых век стал смотреть на него.

   — Не туда, ваше высокопревосходительство, ходишь, — сказал мужик низким голосом.

Раевский молчал.

   — Не туда ты, барин, стопы свои направляешь, — сказал мужик и тряхнул отвисшим рукавом тулупа. — Я вот на батарее твоей руку потерял, а ты того ирода дух слушать ходишь. А он-то ещё и души своей на суд Божий не отдал, ещё там, на острове, беснуется.

   — Я ушёл оттуда, — сказал Раевский.

   — Ушёл-то ушёл, — сказал мужик с укором, — а зачем приходить было. Если б видел ты, сколько там демонов вокруг этих предсказателей самочинных.

   — А я ведь крещёный, — сказал Раевский.

   — Крещёный-то ты — да, но когда идёшь к ним, да ещё без молитвы, — пояснил мужик, — ты вроде сам себя им вручаешь. А они что захотят, то и предскажут тебе. И будешь их предсказанию подчинён, как самоотрёкшийся от Господа.

Мужик смотрел на Раевского скорбно и сострадательно.

   — Ты ведь с Божьей помощью победы одержал и в самом логове их прошиб, а теперь за советами к ним... Не совестно тебе, ваше высокопревосходительство? Он же неутомимый, его из двери выставляют — он в окно лезет. А ты — туда же... Ты ведь дочь свою им сегодня отдал на расправу предсказательную.

Раевский молчал, глядя в слезящиеся глаза мужика, полуприкрытые воспалёнными веками.

   — Я ведь на твоей батарее руку оставил, а ты меня не помнишь, — сказал мужик укоризненно, — а кого бил, того не забываешь. Да ещё хуже того.

   — А где ты там стоял? — спросил Раевский.

   — Я тебя из пекла там вытаскивал, — мужик шевельнул рукавом так, что пустота его сделалась явственной, — когда тебя контузия накрыла. Мы ещё с двумя и отбивали тебя у басурманов, а потом оттаскивали. Там руку мне и оторвало. Очнулся-то я ночью, когда уже бросили раненых да расходиться начали в разные стороны.

   — А как же ты выжил? — спросил Раевский.

   — Мне Ангел Божий явился и вывел меня, вынес, можно сказать. Так-то. — Мужик чуть опустил фонарь и приблизил его к своему лицу.

   — Тебя Семёном звали? — сказал Раевский.

Мужик молча кивнул, и снег посыпался с головы его.

   — Ты из медведицких при Доне?

Мужик опять кивнул утвердительно.

   — А что же тебя Прокопием кличут теперь? — спросил Раевский.

   — Это разговор длинный. А ты сходил бы к старцу. Дочь тебе от наговора судьбы нынешнего спасать надо. Да молебен отслужить. Иначе плохо ей будет.

Раевский молчал.

Снегопад поредел. Вода в Мойке ещё более почернела. Из-за Невского показался шестивёсельный вельбот с фонарём на носу и крытой кормой».

4

Машина сбавила ход, показались огни Вереи. Олег назвал адрес, куда подъехать.

   — Я знаю вас, — кивнул таксист предупредительно, — я здешний. В Москве на извозе работаю. Случайно вас на улице приметил. «Дан, думаю, подъеду. Свой человек. Может, подбросить его домой в поздний час. Да и самому не с чужим ехать».

Таксист привёз нас к дому, вышел из машины, вежливо дверцу приоткрыл и поклонился нам. Денег таксист не взял. Но, прощаясь, задержал нас на минутку.

   — Вот вы, я слышал, про Наполеона разговаривали да про Раевского, — сказал он, — а ведь не всё так было, как и доныне в книгах пишут.

   — Конечно, — согласился Олег.

   — Я не хочу никого принизить, но вот недавно я в одной сообразительной книге один факт обнаружил. Победу нашу под Тарутином знаете?

Олег кивнул в знак согласия.

   — Но какая же это была победа, — полюбопытствовал таксист, — когда мы ничего там не добились, отражены были Мюратом по всем направлениям? Время зря упустили. Утратили, как говорится, фактор своевременности.