Дело Марины Мнишек

Вот уже пятый день полковник Искаков в больнице, но врачи ничего определенного не говорят. Подозревают камни в желчном пузыре, но это еще не точно. К полковнику никого не пускают, но я все же упросила дежурную медсестру, и она пустила меня на несколько минут в палату, пока он спал. Он лежал на спине, осунувшийся, и кожа у него была лимонного цвета. Боли страшно мучают его, я стояла, боясь шелохнуться, я была рада, что ему сделали укол и он хоть ненадолго уснул.

«Что же дальше? — спросила я медсестру. Она ответила, что если желтушность не пройдет, то, вероятно, понадобится хирургическое вмешательство. Боже мой, неужели операция!.. Я не знала, что он так тяжело болен. В то утро, когда взяли Сироту и Серафиму Бурак, я впервые обратила внимание, что у него нездоровый цвет лица, но мне и в голову не пришло, что все настолько серьезно.

Ловлю себя на том, что даже работая над повестью, я не перестаю думать, что он там, в больнице, и ему предстоит операция.

Удивительно, но моя работа над повестью тоже внесла свою лепту в расследование.

Вчера я перепечатала первую главу и сегодня в обеденный перерыв занесла ее Пахомову — мне важно было проверить, в том ли ключе я начала повесть. Я не люблю, когда при мне читают мою писанину, не нахожу себе места, мне кажется, что все недостатки, которые я в ней вижу, откровенно лезут в глаза и другим, мне стыдно, и я жалею, что дала преждевременно читать.

Пахомов все эти дни был очень занят, он заканчивал оформление дела, чтобы передать его в Комитет государственной безопасности в связи с открывшимся прошлым Серафимы Павловны Бурак, в годы войны сотрудничавшей с гитлеровцами. Следствие теперь будут продолжать органы ГБ. Я рассчитывала поэтому, что Пахомов прочтет главу немного позже, но он отложил все бумаги и принялся за чтение. Пришлось сказать, что я спешу, зайду потом, пусть пока он читает.

Зашла я снова только к концу рабочего дня — надо было выдержать марку!

Пахомов пригласил меня сесть, взял со стола мою рукопись и задумчиво полистал. Помедлив, сказал свое: «У-у, работа!»

«Что значит «у-у!» — начиная не на шутку волноваться, подумала я. — Хорошо «у-у» или никуда не годится?» Вместо объяснения Пахомов спросил, все ли я точно описала, что произошло в библиотеке или кое-что присочинила?

— Ничего не присочинила, — ответила я. — Все так и было!

— Точно?

— Точно.

— У-у, работа! — таинственно и вдохновенно повторил Пахомов, вставая из-за стола. — Тогда, Валентина-Валечка, поехали. Проверим. А вдруг!..

— Что «вдруг»? — спросила я.

— Поехали в библиотеку Лермонтова, в абонементный отдел!

Через пятнадцать минут мы уже поднимались на деревянное узорчатое крылечко абонементного отдела, миновали коридор с низким потолком и вошли в заставленную стеллажами комнату. Я не была здесь с того памятного августовского вечера, но изменений никаких не заметила: в комнате было как всегда душновато от старых газетных подшивок и книг. Новой была только сотрудница абонементного отдела — девчушка лет восемнадцати с быстрыми веселыми глазами и полными губами.

— Я следователь, — представился майор Пахомов и протянул удостоверение.

Глаза у девчушки засверкали нетерпеливым любопытством — она была в возрасте, когда человеку насущно необходимы приключения.

— Что-то случилось? — тотчас отозвалась она. — Я могу вам помочь, товарищ майор? (Казалось, она даже не заглянула в удостоверение, а вот видишь — «товарищ майор»!

— Можете помочь, — сказал Пахомов. — Пригласите, пожалуйста, сюда вашего директора.

— Директрису, — поправила девчушка и подскочила к телефону. Майор пересел к столу, а я с деловым видом отошла к стеллажам (должна же была я что-то делать под любопытным взглядом девчушки).

Возвратилась я, когда за столом раздались голоса. Рядом с Пахомовым сидела молодая худощавая женщина со строгим лицом — директриса. Близоруко щурясь, она читала какую-то бумагу; девчушка-библиотекарь тоже читала, стоя за ее спиной, заглядывая через плечо.

— Здесь, — показал Пахомов. Директриса расписалась в бумаге, пододвинула ее майору, подняла голову и, не улыбаясь, поздоровалась со мной.

— А теперь мы, с вашего разрешения, приступим, — сказал майор. — Собственно, нам нужно осмотреть один стеллаж… Валентина Дмитриевна, вспомните, с какого стеллажа Марина Мнишек не разрешала вам брать газетных подшивок, сказала, что они отложены для реставрационной?

— Марина Мнишек? — переспросила девчушка-библиотекарь.

Майор переглянулся со мной, улыбнулся, но вслух ничего не сказал, а директриса недовольно поморщилась. Девчушка, как видно, обиделась.

— Между прочим, у нас нет стеллажей, куда бы специально складывали подшивки для реставрационной, — сказала она.

— Даже так! — сразу откликнулся Пахомов. — Тогда спасибо, спасибо за сведения…

Мы подошли к предпоследнему от края стеллажу, и я показала на верхнюю полку.

— Вот.

Майор внимательно просмотрел темные матерчатые корешки газетных подшивок, потом сказал, что возьмет наугад.