— Скажут, что мой сын его перепрятал. В доме, где я живу, все будут против него. Этот Дутрлез не возьмет назад своих показаний. А Бульруа, который живет надо мной, ненавидит меня, потому что я не хочу его принимать. Консьерж — свободомыслящий негодяй. Эти люди сделают все, чтобы навредить мне, обвинив Жюльена.
— Его могут обвинить, но пусть попробуют осудить, если не найдут так называемую фамильную драгоценность Мотапана!
— Может быть. Тем не менее он будет обесчещен, а я этого не хочу, — сказал граф с мрачным видом. — Маркиза, вы можете оставить эту вещь у себя?
— Оставить у себя?! — воскликнула маркиза. — Не имею ни малейшего желания.
— Но что же мне с ней делать?
Маркиза вздрогнула:
— Да, вы же не можете хранить его у себя. Я об этом не подумала.
— Теперь вы видите, что мой сын погиб, — холодно сказал Кальпренед.
— Нет! Есть выход. Собственность Мотапана должна вернуться к нему. Надо незаметно ее вернуть. Мне кажется, так часто делают.
— Но как я смогу послать этому человеку украденную вещь, чтобы он не узнал, что это сделал я? На почте мне придется назвать свое имя. Посыльного тоже спросят об этом. А если я подброшу это ожерелье к дверям Мотапана, будет еще хуже — он догадается, откуда оно появилось.
— А если просто его отдать? — спросила маркиза задумчиво.
— И сказать, что я его нашел? Нет! Лгать я не хочу. Если бы Мотапан не оскорбил меня, я сказал бы ему правду. Мы вместе допросили бы моего сына, и, быть может, он бы оправдался. Но теперь это невозможно.
Маркиза де Вервен пребывала в растерянности, хотя обычно она не терялась.
— Ну хорошо, предположим, я оставлю ожерелье у себя, — сказала она после продолжительного молчания. — Моя совесть спокойна, потому что я помогаю в беде своему старому другу. Мотапан поживет пока без своих фамильных опалов — невелика беда! А я, может быть, вспомню, где и когда видела их. Я охотно отдала бы десять лет жизни, если бы узнала, что негодяй их украл.
— Это открытие не оправдало бы Жюльена, — прошептал граф, качая головой.
— К несчастью, нет. Но, повторяю, друг мой, против него нет улик. Только вы, Арлетт и я знаем, где было спрятано это ужасное ожерелье. По совести, вы не обязаны доносить на вашего сына, как и Арлетт — на своего брата. Меня допрашивать не станут, судьи и комиссары не догадаются, что вы отдали эту вещь мне.
— Но когда-нибудь придется его вернуть!
— Да. Я беру это на себя, и, клянусь вам, Мотапан никогда не узнает, кто его прислал. Я буду хранить ожерелье до тех пор, пока это глупое дело совсем не забудется, и найду способ сделать так, чтобы он не догадался, что эти камни прошли через мои руки. А теперь, друг мой, когда вы успокоились, вернемся к Жюльену. Он не может оставаться в Париже, и если вы просите моего совета…
Маркиза де Вервен прервала фразу и сделала графу знак молчать. Несмотря на возраст, у нее был тонкий слух: она уловила за дверью какой-то шум.
— Это, наверно, Жак, — сказала она, — он обещал быть. Я хотела свести его с вами, чтобы вы могли поговорить о бочках с золотом, о которых вы мне рассказывали… И собиралась намекнуть ему о достоинствах милой Арлетт.
— Не говорите о ней. Этот брак теперь невозможен, — сказал граф.
— Почему же? — воскликнула маркиза. — Арлетт не виновата, что… Но у нас нет времени на размышления. Условимся: ни слова о вашем сыне при моем племяннике.
Дверь отворилась, но Франсуа не доложил о посетителе. Исполняя приказание, он сообщил бы только о Жаке де Куртомере, но в гостиную маркизы вошел не Жак. Этот господин очень походил на него, хотя имел важный вид и выглядел лет на десять старше Жака.
— Адриан! — воскликнула маркиза. — Откуда ты, мой милый?
Гость, к которому она обратилась так запросто, был в черном фраке и белом галстуке, волосы его уже были тронуты сединой, а лицо казалось очень серьезным; он принадлежал к судебному ведомству и, конечно, не привык, чтобы его называли «мой милый».
— Какая муха тебя укусила? — оживленно ворковала маркиза. — Я обедала у тебя два часа назад и не надеялась так скоро увидеть тебя снова. Я ждала твоего брата.
— Уверяю вас, тетушка, когда вы нас оставили, я не ожидал…
— Объясни, что стряслось? Надеюсь, ни с кем не случилось несчастья?
— Нет, тетушка.
— Тогда садись и рассказывай, зачем ты ко мне приехал. Я не представляю тебя графу де ля Кальпренеду — вы уже знакомы.
Мужчины поклонились друг другу вежливо, но холодно и недружелюбно. Адриан де Куртомер был необщителен, а Кальпренед не искал с ним близости, хотя они довольно часто встречались в свете. К тому же у каждого в этот день были причины вести себя сдержанно.
— Я приехал посоветоваться с вами, тетушка, — после некоторого колебания ответил старший Куртомер.
— И ты тоже? — невольно воскликнула старушка. — О чем, позволь спросить?
— Об одном обстоятельстве, которое очень меня беспокоит и относительно которого я не прочь узнать мнение графа.
— О чем речь? — спросил граф, задрожав от волнения.
Вступление его встревожило. Он снова занял свое место у камина. Куртомер, сидевший между ним и теткой, проговорил: