Дело Мотапана

— Вы правы… Я не подумал об этом и не стану предупреждать барона. Однако я уверен, что Дутрлез раскается в своей щедрости. Не скрою от вас, что о его приятеле говорят много дурного.

— Это, верно, говорит Анатоль Бульруа. Я слышал, что он позволяет себе дурно отзываться о сыне друга моей тетки, и не допущу, чтобы он нападал на него. Я чуть было не надрал ему уши в кофейне, где он нашептывал нечто подобное трапезничавшим с ним повесам.

— Кажется — прости, господи, — это Анатоль! — воскликнул Фальгера. — Слышите громкий голос, похожий на ослиный рев? Это он со своей свитой. Надеюсь, вы не станете связываться с этими дураками.

— Нет, я уступаю им место, — сказал Куртомер, допивая кофе. — Уже половина девятого, а меня ждут в девять.

В эту минуту в гостиную ворвались Анатоль и его прихвостни. Жак уже уходил, когда Анатоль бросил с насмешкой:

— Бьюсь об заклад, что заставлю музыкантов играть «Марсельезу» в первом антракте!

— Сколько ты ставишь? — спросил один из его товарищей.

— Ставлю против пяти луидоров шесть тысяч франков, которые мне должен господин Жюльен де ля Кальпренед.

Куртомер подскочил, будто наступил на жабу, и повернулся к наглецу.

— Я запрещаю вам дурно говорить о виконте де ля Кальпренеде, — сказал он задиристо.

— Извините, — пролепетал наследник москательщика, — я вас не видел и не знал, что он ваш друг… К тому же я не сказал о нем ничего дурного.

— Вы сказали, что шесть тысяч франков, которые он вам должен, стоят не больше ста, а это означает, что он вам не заплатит.

— Я не знаю, заплатит он мне или нет, я только знаю, что он мне ещене заплатил.

Куртомер понял, что поставил себя в неловкое положение: чтобы заставить Бульруа замолчать, ему следовало бы прежде заплатить долг Жюльена. Он чувствовал, что его поведение не одобряют. Шум ссоры разбудил степенных господ, дремавших перед камином, и потревожил игроков, сидевших за вистом. Все эти люди смотрели на него, как смотрят в театре на буяна.

Осторожный Фальгера попытался его успокоить, но Куртомера нелегко было остановить.

— Повторяю, — сказал он запальчиво, — я запрещаю вам говорить о виконте де ля Кальпренеде. Если вы еще раз произнесете его имя, я вас проучу.

Анатоль, совершенно протрезвевший, опустил голову, бормоча что-то невнятное. Куртомер хотел в знак презрения повернуться к нему спиной, но тут отворилась дверь, и появился Жюльен де ля Кальпренед. На этот раз встали все присутствующие, кроме старого игрока, на руках которого было девять козырей и который решил играть до конца. Все предвидели неприятную сцену.

Жак ничего не боялся, но понимал, в какое нелепое положение поставил себя собственной запальчивостью. Жюльен не был его другом и не знал, что он вступился за него, а если бы и узнал, то мог бы спросить, на каком основании он это сделал. Зачем сюда явился этот вечный должник, которого собираются исключить из клуба? Что он скажет своему кредитору? Жак отдал бы последние луидоры, чтобы оказаться в теткиной гостиной. Но он не мог уйти и оставить в стане врага человека, за которого так горячо заступался.

Жюльен остановился у дверей. Он догадался, что говорили о нем. Анатоль поднял голову: он начинал понимать, что сцена может принять выгодный для него оборот. Он надеялся, что Кальпренед извинится за то, что еще не расплатился с ним, и тогда Жак де Куртомер окажется не прав. Жюльен был бледен и взволнован, но не смущен. Не обращая ни на кого внимания, он подошел к Анатолю Бульруа, вынул из кармана небольшую пачку банкнот и, протянув ему, холодно сказал:

— Вот деньги, которые вы выиграли у меня три дня назад.

В одно мгновение все переменилось: те, кто был враждебно настроен по отношению к Жюльену, теперь приняли его сторону, и Куртомер воспрял духом. А молодой Бульруа, обрадовавшись деньгам и в то же время опасаясь новых нападок, лишь глупо улыбался, комкая банкноты в руках.

— Сосчитайте, все ли верно, — спокойно сказал Жюльен.

— Я вам верю, — воскликнул Анатоль, — и можете быть уверены, я ни о чем не беспокоился.

Это была такая явная ложь, что поднялся шум. Анатоль опять остался без сторонников. Кальпренед не дал ему времени оправиться.

— Теперь вам все уплачено, — продолжил он громким голосом, — и я могу сказать, что считаю вас негодяем.

— Милостивый государь! — пролепетал Бульруа. — Это, конечно, шутка?

— Я не шучу с людьми такого сорта и повторяю, что вы — негодяй. Этого, я думаю, достаточно, чтобы заставить вас драться. Если завтра утром ко мне не приедут ваши секунданты, я пришлю к вам своих.

— Но… я не понимаю, что значат ваши угрозы, и заявляю, что я вас не оскорблял.

— Я вам объясню. Я буду бить вас по щекам при каждой встрече, пока вы не дадите мне удовлетворения за слова, сказанные вами вчера вечером в этой гостиной. Отказаться от них вы не можете, потому что я их слышал. Надеюсь, этого достаточно. Теперь вы знаете, за что я требую удовлетворения и что случится, если вы не явитесь на дуэль. Больше мне нечего вам сказать.