Дело о Медвежьем посохе

Молодой адепт партии эсеров досадливо махнул рукой и шлепнулся на лавку. Еще вчера его наставник полунамеками рассказал о послании с инструкциями от товарищей по партии, полученном с материка. Когда Казачков увидел на полях письма от своей несуществующей тети условленные закорючки и кляксы, которые по договоренности должны были отмечать тайную партийную корреспонденцию, его пламенное революционное сердце екнуло, а после стало биться в два раза чаще. Тем же вечером, подперев дверь палкой и для конспирации завесив тряпьем окна, он дрожащими пальцами нагрел драгоценный листок над стеариновой свечкой и, довольно крякнув, убедился – между чернильными строками с досужими вопросами о погоде на острове под воздействием температуры проступал скрытый текст. Чтобы миновать каторжную цензуру, досматривавшую письма политических заключенных с особым тщанием, все важные сообщения между заговорщиками писались между строк обычным молоком. После этого листок высыхал, и буквы становились видны только при нагревании. В этот раз послание от товарищей по партии начисто лишило Казачкова сна на ближайшую ночь.

– Да ничего я не думаю, – не унимался Мезольцев, – ради дела революции готов положить свою голову хоть сейчас. Только где ж искать его, а?

– А я вот думаю, – вздохнул Казачков, – как рука поднимется? Я понимаю, в чиновника, в толстопузого ворюгу бомбу кинуть. Или генерала какого, у которого руки по локоть в крови, из револьвера застрелить – это революционная деятельность, террор… тут, может, я и сам жизни не пожалел бы… А такая операция не по мне… За что его-то?

Ромаша хлопнул налитое в стакан, не дожидаясь собутыльника, и обиженно засопел, ковыряя бугристую картофелину «в мундире». Зерновые на холодном и сыром Сахалине приживались плохо и почти никогда не успевали вызревать, так что картошка давно стала для жителей острова вторым хлебом. Наконец студент прищурил покрасневшие от недосыпа глаза и иронически посмотрел на собеседника:

– Не за что, а для чего.

– Ну, и для чего же? – хмуро удивился Казачков, набив рот картофелем.

– Для победы над империализмом, – торжественно поднял палец с грязным ногтем Ромаша.

Его собеседник удивленно вскинул брови.

Мезольцев выдержал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом. Потом поманил пальцем собутыльника и начал быстро шептать:

– Ты только представь, этот пацаненок – ключик от часов истории. Он для японцев – священная корова, стоит ему погибнуть, и выйдет страшный скандал. А сейчас между Россией и Японией – только спичкой чиркни, все взорвется. Начнется война. Святая война с чужеземцами-империалистами. Вся Россия кровью умоется, пожарище до самого Петербурга дойдет, а там и поднимутся наши товарищи-рабочие, сбросят ярмо проклятых Романовых, поднимут высоко знамя революции. Тут, Вадим, и наступит наше время, мы с тобой…

Внезапно хлопнула дверь. Студент осекся и нервно глянул через плечо. На пороге стоял не по-местному опрятно одетый, коренастый молодой господин и оглядывал помещение питейной лавки внимательными зелеными глазами.

* * *

Родин вошел в кабак, пригнувшись под низкой притолокой, и сразу невольно поморщился – в нос ударила волна тяжелого кислого запаха немытых тел, дешевого табака и застарелого перегара. Что же, за годы практики молодому врачу приходилось бывать и не в таких заведениях. Георгий пожал плечами и шагнул в душную полутьму, направляясь к дальнему столу, из-за которого его рассматривали двое неряшливо одетых пьяниц – в них с трудом можно было узнать членов социал-демократической партии Казачкова и Мезольцева. Расспросы о пропавшем ребенке особых результатов пока не дали, и Родин возлагал большие надежды на беседу с местными политическими ссыльными. Возможно, они обладали большей любознательностью, чем уголовники. По крайней мере, насколько Георгий знал политических, они точно должны быть охочи до слухов.

Родин подошел к столу и, слегка поклонившись арестантам, представился. На его приветствие они ответили натянутыми улыбками и дежурными вопросами:

– Врач? Очень интересно. Не из Петербурга ли? Как вам здешний климат? Сыровато? Да, не слишком здоровый климат. Для легких не полезно. Где остановились? У Марфуши? Ага. Выпьете с нами? Закусить чем Бог послал, конечно…

Георгий, с сомнением взглянув на маслянистое содержимое бутылки, вежливо отказался. Собутыльники, пожав плечами, опрокинули по полстакана и, еще больше размякнув от спиртного, повели беседу уже более расслабленно.