Дело о небрежной нимфе. Показания одноглазой свидетельницы. Дело о пленительном призраке

— Да, ее. В ней речь идет о заявлении Олдера о том, что Дороти Феннер проникла в его дом, украла драгоценности на пятьдесят тысяч долларов, а потом, чтобы не быть пойманной, прыгнула в воду, когда за ней погналась собака, и что какой-то мужчина, ее сообщник, ждал ее в каноэ. Правда, судья распорядился, чтобы члены жюри ознакомились только с датой, когда эта заметка была напечатана, но ты знаешь людей, Пол, жюри, конечно, проглотит эту приманку.

— Но разве ты не можешь заявить, что все обстоит не так?

— В том-то и чертовщина, Пол, что не могу. У меня руки связаны. Я все время думал, что Клод Глостер предъявит письмо, которое было в бутылке, так как полиция, по-видимому, нашла бутылку, когда обыскивала дом Джорджа Олдера. Я думал, что обвинение постарается доказать при помощи письма факт ограбления, заявит, что Дороти Феннер вернулась туда в субботу, чтобы взять его и таким образом заставить Олдера отказаться от обвинения ее в ограблении.

Я приготовился отразить удар, доказать, что Дороти Феннер не было надобности возвращаться за письмом, так как она располагает копией с него, и что Дорлей Олдер видел эту копию до того, как произошло убийство. Это выбило бы почву из-под мотивировки окружного прокурора. Затем я намеревался привлечь достаточное количество улик относительно смерти Минервы Дэнби, чтобы доказать, что Олдер был настоящим убийцей и получил только то, что заслужил, разгромить аргументы обвинителя, уничтожить их и выбросить в окно.

Однако видите, что получилось. Они не хотят, чтобы письмо вообще фигурировало в деле. Стараются держать его в секрете. А если я заговорю о нем, они заявят, что это обвинение, основанное на слухах, на чужих словах и что оно не имеет отношения к данному делу: все это неуместно и несущественно.

— Ну а разве это не так с точки зрения юриспруденции? — спросил Дрейк.

— По всей вероятности, так, — согласился Мейсон, — но я должен Цридумать какую-нибудь версию, на основании которой я, по крайней мере, мог бы попытаться предъявить суду это письмо. Но мы даже не знаем, где находится оригинал письма.

— У вас есть копия, — подсказала Делла Стрит.

— Копия у меня есть, — кивнул Мейсон, — но нам придется доказать, что она действительно снята с оригинала. И единственная возможность это сделать — увидеться с тем человеком, который нашел бутылку. С Питом Кадицем.

— Я знаю, где его можно найти, — сказал Дрейк.

— До сих пор я остерегался приближаться к нему, — Мейсон явно волновался, — потому что не имел права обнаружить перед обвинением, что мне известно о существовании этого письма: Я хотел, чтобы они подумали, будто я стараюсь вообще не упоминать про него, и… О черт, какая же неразбериха!

— Ну, тебя никак нельзя за это винить, Перри, — успокоил его Дрейк.

— Если бы только эта маленькая чертовка могла подняться на свидетельское кресло и лгать так же убедительно, как она лгала мне! — горячо сожалел Мейсон. — Но нет, она не хочет и не станет этого делать. Она предпочтет реветь в три ручья, закатывать истерики. Я знаю этот тип. Пока она считает, что все идет, как она задумала, она держится, но как только ей приходится туго, тут же начинает плакать и искать сочувствия.

Мне бы следовало это понять с самого начала, но ведь она же глядела мне прямо в глаза, клялась всеми святыми, что не выходила из квартиры, подробно отчиталась за каждую минуту своего времени… И вот, пожалуйста! В разгар судебного процесса все летит к чертям, прямо мне в лицо!

— А вы полагаете, что она виновна? — спросила Делла.

— Я не могу ответить на этот вопрос, пока не будут представлены все улики, — ответил Мейсон. — Теперь я не могу верить ни одному ее слову, и самое дьявольски скверное то, что мне нужно ее защищать.

— Я не понимаю, почему вы обязаны ее защищать, — сказала Делла Стрит. — В конце концов, вы…

— В конце концов, — перебил ее Мейсон, — это я, болван, подобрал ее в каноэ в субботу вечером после ее эскапады, и я боюсь, что Клод Глостер не только подозревает это — у него, возможно, имеются какие-то вещественные доказательства на этот счет. В зале суда поговаривают, будто бы он хвастался, что у него на руках все тринадцать козырей. Посмотрим еще, что нам расскажет Пит Кадиц.

— Может быть, она все-таки говорит правду' Перри? А если нет, значит, она придумывает сейчас что-нибудь такое, чтобы доказать, что она сделала это в целях самозащиты, — вслух размышлял Пол Дрейк. — Ведь перед тем как прикончили Олдера, там шла, должно быть, отчаянная борьба. Не то чтобы кто-то просто выхватил револьвер и выстрелил в него… Один из моих людей, я говорил тебе, Перри, был там и видел царапины на внутренней стороне двери чулана, обшитой панелью. Он говорил, что собака была в неописуемой ярости, стараясь вырваться из чулана. Царапины были настолько свежие, что в некоторых местах еще висели крохотные стружки, оставшиеся после когтей.