Дело одинокой канарейки

– У нас смертная казнь отменена, – с сожалением заметил Томек.

– Пожалуйста – наемся крысиного яда. Мне, знаете, с подобными талантами тоже жить неохота. Устраивает вас такой вариант?

Комиссар задумался. В наступившей тишине часы начали тикать неожиданно громко и как-то недобро. Даше вдруг показалось, что они отсчитывают ее последние минуты.

– Ну хорошо. Допустим, я посчитаю, что и на этот раз произошло досадное совпадение, – с нажимом на слово «допустим» произнес Томек. – Допустим, ваш знакомый случайно пришел в тот самый банк, где вы случайно имеете счет, и совершенно случайно решил совершить там разбойное нападение или же сам подвергся разбойному нападению в ту самую минуту, когда вы туда случайно пришли…

– Что значит – допустим?! – взорвалась молодая женщина. – Разве кто-то из присутствующих видел у меня оружие в руках? Да меня саму чуть не убили! Я понятия не имела, что Кока Макеев находится в Чехии. Я его лет семь не видела.

– Не знаю, не знаю. – Полицейский упрямо покрутил головой. – Тогда объясните мне, почему так получается: стоит вашим знакомым появиться в Праге, как сразу же происходит убийство?

Даша от неожиданности потеряла дар речи.

– Да как вы…Можно подумать, это единственные преступления в Чешской Республике за все то время, пока я здесь живу…

– А, ладно, – Томек раздраженно махнул рукой, – оставим это. Скажите, а ваш знакомый узнал вас?

Допрашиваемая уже хотела утвердительно кивнуть, как до нее вдруг дошел смысл задаваемого вопроса. Толстого счетовода допрашивали первым, это она знала точно, значит, тот должен был сообщить комиссару, о чем они разговаривали… Или он не понял сути их беседы? Нет, нет, они могли общаться хоть на монгольском – было видно, что встретились два знакомых. А вдруг это ловушка и хитрый майор ее просто проверяет?

– Мы действительно разговаривал, – неуверенно начала она. – Но мне показалось, что мой приятель бредит… Он все время говорил про какие-то восемь килограммов… Но я с ним ничего не грузила, не возила и не взвешивала. Да вы спросите у свидетеля, того пана, что лежал рядом, он все слышал…

Майор посмотрел на разложенные на столе альбомы и нехотя бросил:

– Слышать-то он слышал, да вот русского языка, к сожалению, не знает. Новая генерация, видите ли…

– Воистину к сожалению, – вздохнула Даша. – Так мне можно идти?

– Да. Подпишите, – Томек протянул ей листы протокола допроса, – и можете идти. У вас теперь другой адрес?

Даша невесело усмехнулась:

– Отчасти благодаря вам…

Тут комиссар рассердился всерьез и даже хлопнул папкой по столу:

– Простите, пани Быстрова, но уж я-то здесь совсем ни при чем. Скажите лучше, что именно благодаря мне вы еще находитесь на территории нашей страны. Кстати, не подумывали куда-нибудь переехать? Только скажите, я лично похлопочу в каком угодно посольстве. Лучше, конечно, где-нибудь на другом континенте.

– Ваша доброта трогает меня до слез, – как можно более ядовито ответила свидетельница и вышла, громко хлопнув дверью.

2

Пребывая в самом мрачном состоянии духа, в котором только может пребывать человек, постоянно избиваемый жестокими ударами судьбы, Даша доехала до нужного этажа, приоткрыла дверцу лифта и осторожно высунула кончик конопатого носа наружу. Собачьим духом не пахло. Выскочив из лифта, она быстро-быстро добежала до порога своей квартиры, еще быстрее расправилась с замком и прошмыгнула в дверь. Привычно неуютная тишина пустого дома сейчас показалась ей райской музыкой.

«Да пусть этот чертов комиссар думает обо мне все, что хочет – мне на это наплевать! – Даша швырнула сумку в сторону и начала раздеваться. – Хотя, конечно, приятного мало. Но что Коля такого совершил, что его расстреляли прямо в банке? Всегда был тише воды… Господи, ну все как назло!»

В сердцах она дернула молнию на джинсах гораздо сильнее, чем требовалось, в результате металлический замок так и остался у нее в руке. – «Вот гадство! Брюхо отъела – штаны на куски распадаются… Однако, что он там бормотал о ее дневниках? Бредил наверное. А если нет?»

Даша резко выпрямилась.

Действительно, когда-то давно, еще до замужества, она вела дневники, скорее, записные книжки. Писала редко, бестолково, упиваясь счастьем и давясь слезами. Заполненные страницы летели на стол, чтобы больше никогда не перелистываться. Но такой уж был ее характер, никогда не возвращаться в прошлое: ни к бывшим любовникам, ни к былым воспоминаниям. За уплывшие с тех пор годы она не раз переезжала с места на место, однако все записи сохранились и сейчас стопкой лежали в одном из чемоданов.

Отбросив сломанный замок в сторону, Даша подхватила ключи и направилась в кладовку.

Через десять минут на стол легли пять небольших разноцветных книжечек. А в них все: радость, боль, разочарования… Почему же она никогда их не перечитывала? Может, оттого, что прошлое уже ушло и его уже не вернуть? А может из-за страха, что оно окажется лучше, чем настоящее?