Дело принципа

Кажется, она не понимала, что происходит. Ничего удивительного. Я тоже ничего не понимала. Зачем я ее пригласила? Вернее, велела папе ее привезти? И зачем я сейчас так ее обхаживаю? Но мне просто так захотелось, и точка. Как это прекрасно – исполнять свои желания, не задумываясь почему и зачем. Когда мы пьем воду, мы же не повторяем в уме из биологии о том, что организм нуждается в пополнении запасов аш два о. Какая глупость. Мы просто пьем, потому что нам хочется. От этих мыслей у меня слегка в горле пересохло. Но тут – ах, как удобно жить, когда есть слуги! – но тут как раз вернулась Минни с графином воды, в которой плавали дольки лимона, и с двумя стаканами.

– Благодарю, голубушка, – сказала я Минни.

Она сделала книксен и скрылась.

– Устала? – спросила я у Греты.

– Если честно, очень устала, – ответила Грета.

– Давай постелем постель вместе, – сказала я.

– Что вы, барышня!

– Ой, какая ты капризная, – сказала я. – Ну просто нет моих сил, честное слово. Делай то, что тебе говорят! – И мы с ней вместе застелили постель. – А теперь приляг отдохнуть. Это же ужас – столько времени трястись в карете. Даже, наверное, не к карете, а в каком-то ужасном возке. Даже не знаю, в чем тебя везли эти злодеи. А хочешь сначала умыться? Хочешь принять душ? Ты когда-нибудь мылась в душе? – Грета засмеялась и не ответила ни да, ни нет. – Ну все, раздевайся, – сказала я.

Грета испуганно на меня покосилась.

– Ах, господь с тобою. Что ты, в самом деле? Давай, снимай свою кофту, ты в ней совсем зажарилась, а потом я тебе покажу, где ванная. – Грета вдруг сильно покраснела. – Ну, чего стоишь? – поторопила я.

У Греты в глазах показались слезы.

Я протянула руку, чтобы расстегнуть пуговицы ее большой мешковатой шерстяной кофты. Расстегнула верхнюю, потом вторую. Тут Грета схватила меня за руки. «Не надо, барышня», – сказала она. Непонятно, чего она стеснялась. Ведь под кофтой у нее была самая обыкновенная блузочка. Я понимаю, если бы там ничего не было. А тут блузка, всё, как положено. Я сильно отбросила ее руки, расстегнула остальные пуговицы. Грета заплакала. Что с ней? В чем дело? Что за ребячество?

– Вот, – сказала я, – сейчас я тебе покажу ванную.

Отступила на шаг, взглянула на Грету и увидела, что у нее торчит небольшой, но вполне отчетливый животик.

– Понятно, – сказала я.

Грета заплакала еще сильнее.

– Ну, а чего ж тут худого-то? – спросила я, подлаживаясь под народный говорок. – Чего ж худого-то? Дело-то такое. Радоваться надо. А кто же он-то? Он-то кто, а?

– Неважно, – сказала Грета.

– Почему ж неважно? – сказала я. – Чего ж скрывать-то?

Я хотела прибавить еще что-нибудь очень народное, вроде «любовь да совет», «мешок золота и детей кучу», как вдруг до меня кое-что дошло. Господи, какая же я глупая!

– Во грехе? – спросила я.

Спросила, насколько возможно, с доброй улыбкой. Да Грета сама сразу все поняла. Я же не священник, чтоб меня бояться.

– Во грехе, барышня, – сказала Грета.

– Иван? – спросила я. – А то давай я папе пожалуюсь, и он его привезет сюда, вот как тебя, пошлет за ним мужиков. Они его за белы рученьки, и в тележку. А белы рученьки-то свяжут и ноженьки тоже – чтоб не удрал по дороге. Плеткой по жопе и под венец, а?

– Не крепостное же право, – сказала Грета.

– Верно, – кивнула я. – Забыла. Хотя жаль, что не крепостное. А то бы мы его уууу…

– Не смейтесь, барышня, – сказала Грета.

– Я не смеюсь, – сказала я. – Я тебя очень люблю, в смысле очень хорошо к тебе отношусь. Иди, купайся.

Я проводила ее в ванную комнату.

Мне почему-то вдруг захотелось прилечь.

Странное дело, я всегда такая прыгучая была, в постель не загонишь. А сейчас устала, как будто камни ворочала. Смешные слова: я никогда в жизни не ворочала камни, не таскала ведра с водой или корзины с яблоками. Но вот сейчас у меня было именно такое чувство – как будто камни ворочала. Мне хотелось лечь и задремать. Второй раз в жизни. А первый был совсем на днях, на скамейке против дома по Четвертой Римской дробь Пятнадцатая Арабская. Под окнами моей мамы.

Я прошлась по квартире.

Папа сидел в своей комнате и что-то читал. Почему-то меня это одновременно рассмешило и разозлило – ну сколько можно читать? Сколько книг можно сбрасывать в этот бездонный колодец, который все равно останется пуст, потому что на дне колодца есть такой маленький ручеек, который уносит все эти книги неизвестно куда. Наверное, по каким-то подземным рекам обратно в море. А в море рыбаки вылавливают их сетями, сушат и отдают обратно в книжные лавки. А там папа их снова покупает и опять читает – бросает в тот же самый колодец. Мне вдруг показалось, что он прочитал не десять тысяч книг, как он хвастался, а всего штуки две или три. Вот так, по кругу. А, может быть, тут вообще нет никакой разницы.

Это мне уже казалось.

Я просто глазами видела этот колодец, летящие туда книги, рыбаков, которые вылавливают книги из моря, и своего папу, который бросает их снова в колодец – это все уже мелькало у меня перед глазами, когда я лежала в своей комнате поверх покрывала, прикрыв глаза и засыпая.

Меня разбудил скрип двери.