Дело Рихарда Зорге

С этого момента Клейн начал давить на Бранко с тем, чтобы заставить Вукелича принять активное участие в работе на Коминтерн, неустанно повторяя при этом, что годы бездеятельности со времени его разрыва с коммунизмом можно считать «скорее отпуском», чем «дезертирством». Вукелич, однако, поначалу отверг предложения Клейна, говоря, что он больше не верит в коммунизм и утратил веру в перспективу близкой революции. У него не было никакого желания участвовать в агитационной и пропагандистской работе югославской или французской коммунистической партии. Да, он признавал теоретическую возможность «построения социализма в одной стране», однако сомневался, будет ли такое построение успешным. По его мнению, более верояг-ным представляется вариант, при котором Россия скатится к обществу, контролируемому системой государственного капитализма и управляемому привилегированным классом бюрократов и генералов.

Однако Клейн не слушал этих возражений. Он заставил Вукелича признать, что существует некая вероятность мировой революции при условии сохранения мира и успешного выполнения сталинского пятилетнего плана. Он упирал на то — и это помогло Вукеличу принять решение — что главная задача Коминтерна — помочь Советскому Союзу сохранить мир во всем мире, что позволило бы русским построить социализм в их стране.

Вукелич сменил аргументы и принялся нападать на Коминтерн за его интеллектуальную скудость, приводя в качестве примера высказывание в газете «Юманите» о том, что немецкие социал-демократы виновны в подъеме фашизма. На это Клейн возразил, что сам аргумент, приведенный Вукеличем, подтверждает, что «новая организация», на которую-де они с Будаком работают, нуждается в приливе свежей крови и что ей как раз необходим кто-то типа Вукелича для выполнения некоей специфической задачи. Коммунистические партии на местах были слишком захвачены предвыборной игрой, а их члены слишком хорошо известны полиции, чтобы получать от них информацию по внутренним вопросам. И более того, продолжал Клейн, фракционная борьба, инспирированная Троцким и другими, ослабила Коминтерн. И потому информация, поступающая от коммунистических партий, была не очень-то достоверной. Недостаток точной информации и привел, в частности, к тому, что «Юманите» смогла предложить читателям не более, чем поверхностную интерпретацию событий, происходящих в мире.

Для Вукелича подобные слова явились откровением. Он сразу понял, что в качестве центра всемирной разведки Коминтерн мог бы уступить только Ватикану. На него также произвел огромное впечатление аргумент Клейна, что цель «организации» — сотрудничество в пассивной защите Советского Союза, пока эта страна будет занята построением социализма.

Десять лет спустя в своих показаниях Вукелич заявил:

«Я был уверен, что если можно было бы лет на десять отвести от Советского Союза угрозу войны, то в стране могли бы появиться социалистические культура, экономика и достаточно мощная система обороны, чтобы отразить любое нападение капиталистов. Клейн согласился с таким мнением.

Даже если при нашей жизни и не представлялось возможным совершить мировую революцию, мы могли, по крайней мере, обратить свои надежды на страну, проводившую социалистический эксперимент и таким образом оставить социалистическую идею грядущим поколениям. И я почувствовал, что эта мысль стала для меня тем побудительным мотивом, который и заставил меня принять участие в движении».

В конце концов Вукелич дал согласие встретиться с другим членом «организации», надеясь таким образом несколько больше узнать о работе, которой ему предстоит заниматься.

Но, вероятно, именно шпионажа он и не ожидал, и не желал. В те дни, во всяком случае, интеллектуалы, подобные Вукеличу, симпатизирующие марксизму независимо от того, были они членами партии или нет, как правило, не считали шпионаж приемлемым занятием для коммуниста. И это было особенно верно во Франции того времени. Например, Анри Барбье (ведущая фигура во французской партии), вызванный в 1931 году в Москву, с негодованием отверг предложение Берзина работать на советскую разведку. Барбье ответил Берзину, что не в традиции французского рабочего движения заниматься подобными делами и потребовал, чтобы Берзин прекратил вербовку агентов среди членов Французской коммунистической партии.

Незнакомец, с которым Вукеличу надлежало встретиться, оказался женщиной лет тридцати. Она называла себя «Ольгой» и была особой спортивного вида и вкусов (так, она хвалилась своими успехами в лыжных гонках). По ее акценту Вукелич определил, что она родом из одной из балтийских стран, возможно, из Финляндии. Он встретился с ней, узнав ее по условному знаку, который был оговорен заранее. Было это в марте 1932 года.

Судя по появившимся позднее в Париже данным, можно сделать вывод, что «Ольга» была полькой и являлась членом аппарата СМС (секция международных связей) Коминтерна — жизненно важной и закрытой секции в управленческой структуре этой организации.