Дельцы.Том I. Книги I-III

Подъ небомъ голубымъстраны своей родной,Она томилась, увядала,Увяла, наконецъ, и, вѣрно, надо мнойМладая тѣнь уже летала.

Авдотья Степановна слушала задумчиво и только слегка вздрогнула, когда Карповъ, усиливъ звукъ голоса, произнесъ:

Такъ вотъ коголюбилъ я пламенной душой!

Когда голосъ Карпова оборвался, Авдотья Степановна пристально посмотрѣла на него и сказала:

— Ты обо мнѣ и такъ говорить не станешь, если-бъ я вдругъ отправилась на тотъ свѣтъ.

— Что у тебя сегодня за сантиментальность? — спросилъ улыбнувшись Карповъ.

— Не сантиментальность, а такъ, мысли всякія.

— Какія-же?

— Вотъ тебѣ одна: погляжу я, что вокругъ меня дѣлается, какъ люди живутъ, изъ-за чего бьются, и вижу я, какъ на ладонкѣ, что заѣдаетъ всѣхъ скука, и мужчинъ и женщинъ. И меня заѣстъ. Вотъ теперь я свои дѣла веду отлично. Лѣтъ черезъ пять — шесть будетъ у меня кругленькій капиталецъ, а еще раньше этого времени станетъ и мнѣ тошно. Ты вотъ все съ барынями водился. Отчего онѣ пускаются во вся тяжкія? Отъ скуки. Да еше твоп-то больше все на счетъ чувствъ прохаживаются, а то такія выкидываютъ колѣна, какъ ни одна изъ насъ не выкинетъ. Мнѣ прошлою зимой привелось попасть въ компанію съ тремя барынями. Ихъ съ какого-то пикника взяли. Если-бъ я тебѣ фамиліи назвала и сказала, чьи онѣ жены, ты-бы не повѣрилъ.

— Всему вѣрю, — откликнулся Карповъ.

— Въ первомъ часу ихъ подхватили, а въ три надо было всѣхъ домой предоставить. Такъ вотъ въ эти два часа — то онѣ у Дюссо выдѣлывали… мнѣ будетъ совѣстно пересказывать. И которая начала къ ужинамъ пристрастіе имѣть, такъ заливаетъ, чуть не до положенія ризъ! И все это, другъ ты мой любезный, отъ того, что некуда дѣваться.

— Некуда, — повторилъ Карповъ.

— Вотъ я и боюсь, Алеша, что и меня начнетъ сосать тоска. Деньги-то будутъ, а больше и ничего. А полюби кого-нибудь, еще горше придется.

— Отчего?

— Да отъ того, что любви нѣтъ. Ну, вотъ я бы тебя полюбила. Развѣ тебя удержишь, пришьешь къ своей юпкѣ? Н тебѣ и нравпться-то буду до тѣхъ поръ, пока ты не замѣтишь, что я къ тебѣ привязку почувствовала.

— Можетъ быть, ты и права, — лѣниво выговорилъ Карповъ.

— Не можетъ быть, а навѣрно.

Авдотья Степановна смолкла. Карповъ запѣлъ:

«Ахъ, мой Ратмиръ,

«Любовь и миръ

«Въ родпой пріютъ

«Тебя зовутъ».

— Вотъ ты какой, Алешка. Ужь и теперь надо мной начинаешь издѣваться. А я тебя отъ всѣхъ прочихъ отличила. Знаешь, что: не махнуть-ли намъ на все лѣто заграницу?

— За-границу? Зачѣмъ?

— Какъ зачѣмъ? Отъ этого Петербурга уйти, отъ Чухляндіи проклятой.

— Намъ и здѣсь никто не мѣшаетъ.

— А ты, небось, все жмешься, какъ только что-нибудь я посмѣлѣе сдѣлаю. А тамъ какъ-бы хорошо! Поѣдемъ въ Швейцарію. На озерѣ на какомъ-нибудь поселимся.

— Съ милымъ рай и въ шалашѣ.

— Вотъ ты какой скверный! Какъ-же мнѣ не злобствовать на мужчинъ? И тебя приглашаю пожить вдвоемъ и такъ, чтобы никто ужъ намъ не мѣшалъ, а ты кобенишься.

— Да на что-же я поѣду? На деньги англійской королевы?

— Какіе-же счеты между нами, — нѣсколько съ сердцемъ сказала Авдотья Степановна.

— Счеты самые аптекарскіе, — разсмѣялся Карповъ.

— Ты это серьезно говоришь?

— Совершенно серьезно.

— Понимаю, понимаю, — начала Авдотья Степановна еще болѣе нервнымъ голосомъ. — Ты со мной не можешь не считаться. Mon деньги — грязныя. Я промышляю собой…

— Полно, полно, — остановилъ Карповъ: — все это глупости. За-границу ты не поѣдешь, стало быть, изъ-за чего-же нервничать!

— Нѣтъ, поѣду, — вскричала Авдотья Степановна, схватывая его за обѣ руки. — Скажи мнѣ слово, и я, не то, что на три мѣсяца, на три года убѣгу куда хочешь, хоть въ тридесятое царство!

— Да этого совсѣмъ не нужно.

— Тебѣ не нужно, а мнѣ, можетъ быть, нужно. Оттого, что я разныхъ пошляковъ обработывала — ты меня презираешь. Я твою мысль насквозь вижу; боишься, чтобы про тебя не сказали: «онъ-де у Авдотьи Степановны на содержаніи живетъ». А чѣмъ вы лучше насъ? Отчего-же насъ можно содержать, а васъ нельзя? Отчего? Я тебѣ понравилась и должна все отъ тебя принимать; а ты мнѣ нравишься, и нѣтъ у тебя денегъ поѣхать со мной въ Швейцарію, ты отъ меня двугривеннаго не примешь. Честь, видпте-ли, мужская, гоноръ! А чѣмъ-же мои деньги хуже тѣхъ, что у моего чадушки въ бумажникѣ водятся? Онъ всѣхъ обработываетъ, а имъ никто не гнушается. Подлые, подлые!

Авдотья Степановна отвернулась отъ Карпова и заплакала.

— Ну, слезы, — вздохнулъ Карповъ: — это къ тебѣ такъ нейдетъ.

— Такъ ты не хочешь ѣхать? — вскричала Авдотья Степановна, вставая съ диванчика и наклоняясь головоіі къ Карпову.

— Когда деньги будутъ, пожалуй, — спокойно отвѣтилъ онъ и протянулъ руки, какъ-бы желая взять ее за талью.

— А! — крикнула она и, быстро обернувшись, побѣжала въ залу.

Карповъ поглядѣлъ ей вслѣдъ, лѣниво поднялся съ мѣста, зѣвнулъ и сошелъ въ садикъ, откуда калиткой вышелъ въ переулочекъ. Онъ жилъ въ десяти минутахъ ходьбы отъ дачи Авдотьи Степановны, въ крошечномъ мезонинѣ деревяннаго домика, при которомъ не было ни сада, ни огорода.