Дельцы.Том I. Книги I-III

— Чортъ-зиаетъ какъ! И кто этотъ брадатый ферлакуръ?

— Я тебѣ сказала, кто,

— Когда ты съ нимъ познакомилась?

— Давно еще.

— Какъ давно?

— Еще весной.

— И принимала его постоянно?

— Видѣлась съ нимъ каждый день.

— Гдѣ-же это на дачѣ, что-ли?

— Да, на дачѣ.

— Какъ-же такъ случилось, что я не видалъ никогда его у тебя?

— Въ другіе часы ходилъ, — отвѣтила Авдотья Степановна и зѣвнула.

— То-есть, ты его припрятывала?

— Что-жь его прятать: онъ не иголка.

— Послушай, Дуня, — заговорилъ Саламатовъ обиженно-нѣжнымъ тономъ. — Ты знаешь, что я тебя не стѣсняю, не устраиваю надъ тобою контроля; но вѣдь во всемъ нужна мѣра. Ты съ этимъ господиномъ Карповымъ обращаешься, какъ со своимъ возлюбленнымъ, и тутъ-же, при немъ, третируешь меня чортъ-знаетъ какъ!

— Затвердила сорока Якова одно про всякаго.

— Этого никто не вытерпитъ!

— Да ты мнѣ скажи по-просту: амбицію я твою раззадорила, или ты ревнуешь меня?

— Да помилуй, и такъ, и эдакъ, я всячески имѣю право…

— Что ты обидѣлся, — перебила его Авдотья Степановна — такъ мнѣ до этого нѣтъ дѣла. Я вольна съ своими гостьми обходиться, какъ знаю. Разсуди ты: этотъ самый Карповъ былъ-бы у меня въ первый разъ, а ты-бы пріѣхалъ посидѣть, какъ добрый пріятель мой, — почему-же мнѣ не обращаться съ тобой за панибрата? Я не бонтонная барыня. Мнѣ все позволяется. А если бъ такой Карповъ и подумалъ, что этотъ-де баринъ — ея бразильянецъ, такъ что-жь за бѣда такая!

— Бразильянецъ! Какой бразильянецъ? Кто тебя выучилъ этому слову?

— Кто-бы ни выучплъ. Что ты, мальтійскій рыцарь, что-ли? Или о своей репутаціи заботишься? Молодой человѣкъ, видя тебя въ моей гостиной, и самъ догадается, зачѣмъ ты ѣздишь. А оборвала я тебя на первыхъ порахъ потому, что ты больно форсисто началъ расписывать. Ну, кого ты этимъ обморочить хочешь? Точно будто этакій Карповъ не знаетъ, что ты за гусь; а ты ему сейчасъ: я-де такой-сякой, душевный человѣкъ, за земство распинаюсь и Петербурга терпѣть не могу. Тошно слушать!

— Однакожь, позволь, не могу-же я, въ угоду тебѣ, болтать одинъ вздоръ.

— Тебѣ ужь не разъ было говорено, что я терпѣть не могу, когда ты прикидываешься благодѣтелемъ рода человѣческаго. Вотъ тебѣ и весь сказъ. Обижайся или не обижайся, какъ тебѣ угодно.

— Наконецъ, — вскричалъ Саламатовъ, красный, какъ ракъ: — этотъ Адонисъ не можетъ-же такъ пребывать здѣсь по цѣлымъ днямъ и обѣдать съ тобой… Эго чортъ-знаетъ что такое! Какъ я ни добръ, но всему есть предѣлъ!

— Послушай, Борька, — начала Авдотья Степановна, совершенно сухимъ, безстрастнымъ тономъ — ты, пожалуйста, закрои клапанъ и не бурли. Я, мой милый другъ, давно сбираюсь сказать тебѣ, что мнѣ… противно хороводиться сь тобой. Коли ты недоволенъ, можешь искать какую-нибудь Дульцинею, а меня оставь въ покоѣ.

Въ карихъ глазахъ Саламатова промелькнулъ испугъ. Онъ еще тяжелѣе задышалъ и весьма комически разставилъ руки.

— Дуня, душа моя, — заговорилъ онъ слащаво. — Ты напрасно такъ все принимаешь; но согласись сама, что не могу-же я облизываться, когда другіе на моихъ глазахъ пользуются…

— Ты что этимъ хочешь сказать? — гнѣвно спросила Авдотья Степановна. — Ты, молъ, принадлежишь мнѣ, я тебя за такую-то сумму пріобрѣлъ, и потому ты должна выказывать, хоть для видимости, уваженіе. Такъ, вѣдь? Коли такъ, такъ знайте, ваше превосходительство, что я въ вашихъ серебряныхъ рубляхъ не нуждаюсь.

Саламатовъ грузно приподнялся и бухнулся на диванъ, схвативши за руку Авдотью Степановну.

— Прости меня, голубчикъ мой. Это у тебя все нервы.

— Нѣтъ, не нервы. Заруби на носу, что я тебѣ скажу: сюда, ко мнѣ въ квартиру, ты больше въ качествѣ бразильянца являться не будешь. Можешь пріѣзжать ко мнѣ по старому знакомству, но я для тебя Авдотья Степановна, слышишь, а не Дунечка.

— Что-же это такое? — вскричалъ Саламатовъ. — Эго нахальство! Такъ поступать можетъ только…

— Тсъ, — остановила Авдотья Степановна. — Если вы будете такъ орать, я прикажу человѣку спустить васъ. У меня голова разболѣлась отъ разговора съ вами. Я хочу кататься. Я васъ больше не удерживаю, генералъ..

Саламатовъ сдѣлалъ-было движеніе, но Авдотья Степановна встала и ушла въ кабинетикъ. Онъпочуствовалъ, что ему надо сократиться.

X.

То, что услыхалъ Прядильниковъ отъ Карпова, какъ-будто успокоило его нѣсколько. Карповъ сталъ надъ нимъ наблюдать и рѣшилъ про себя, что ему слѣдуетъ привести Николаича къ какой-нибудь пристани. Прядильниковъ умолчалъ о своемъ разговорѣ съ Авдотьей Степановной и вообще избѣгалъ новыхъ подробностей, которыя могли-бы дать поводъ Карпову предлагать ему разные интимные вопросы.

Предложеніе Авдотьп Степановны, отъ котораго Прядильниковъ такъ стыдливо и нервно увертывался, начала безпокоить его, по уже въ другомъ смыслѣ. Онъ, перебирая въ головѣ доводы Авдотьи Степановны, приближался къ тому заключенію, что дѣйствительно пора ему покончить съ ролью платоническаго дѣльца.