— Вы раздѣньтесь тамъ! — кинулъ Малявскій Зинаидѣ Алексѣевнѣ и съ шумомъ вошелъ въ красную комнату.
Въ лѣвомъ углу, на диванѣ, около стола, гдѣ татары суетились и уставляли закуску, помѣщался Ипполитъ Ивановичъ и полулежа курилъ сигару. Больше въ комнатѣ никого не было. И Малявскій, и Зинаида Алексѣевна въ одно время оглядѣлись и по лицамъ ихъ промелькнули совершенно противоположныя выраженія: онъ сдѣлалъ недовольную гримасу, опа почти улыбнулась.
— Вы одни? — вскричалъ Малявскій, обращаясь къ Воротилину.
Тотъ всталъ и поклонился въ сторону Зинаиды Алексѣевны.
— Одинъ! увы и ахъ!
— Да какъ-же это?
— Да такъ-же: обѣщала адать, а уѣхала съ какими-то кавалергардами.
— Экой вы плохой! ну, вы-бы къ другой какой заѣхали…
— Я ужь очень взбѣсился.
— Что-же вы не раздѣваетесь, — обратился Малявскій къ Зинаидѣ Алексѣевнѣ: — вамъ такъ жарко будетъ.
Она, довольно-таки сконфуженная, начала развязывать свой платокъ.
— Позвольте мнѣ помочь вамъ, — разлетѣлся Воротилинъ и началъ развязывать ей узелъ. — Иларіонъ Семенычъ, представьте меня.
— Сейчасъ, сейчасъ, дайте срокъ, я еще не успѣлъ снять пальто! Человѣкъ! Возьми!
Татаринъ стащилъ съ него пальто.
— Ну-съ, надо васъ перезнакомить: Ипполитъ Ивановичъ Воротилинъ, Зинаида Алексѣевна Тимоѳеева, желающая изучать петербургскую жизнь во всѣхъ ея фазисахъ и проявленіяхъ. Зинаида Алексѣевна будетъ единственная дама на нашемъ ужинѣ. Я хотѣлъ ей показать и женскій полъ, да вы, Ипполитъ Иванычъ, сплоховали! Пожалуйста, ие стѣсняйтесь, Зинаида Алексѣевна, а то вы насъ заморозите. Вотъ закуска. Не хотите-ли немножко водочки?
— Не желаю, — отвѣтила все еще сконфуженная Зинаида Алексѣевна.
— Напрасно, четверть рюмочки куда ни безполезно, особенно въ началѣ зимы, когда надо съизнова привыкать къ холоду.
— Не желаю, — повторила Зинаида Алексѣевна и отошла къ зеркалу поправить волосы.
— Кто такая? — спросилъ Воротилинъ на ухо Ма-лявскаго.
— Дочь бѣдныхъ, но честныхъ…
— Препикантная особа.
— Еще-бы!
— Обработали, злодѣй!
— Не совсѣмъ еще.
— Неужели насчетъ платонизма?
— Середка на половинкѣ.
— Ну, ужь это, батенька, больно швахъ…
— Попробуйте, добейтесь….
И Малявскій, самодовольно усмѣхнувшись, налилъ себѣ померанцевой горькой, проглотилъ, поморщился и сталъ закусывать какой-то маринованной рыбой.
— А вы позволяете пробовать? — спросилъ Воротилинъ, нагибаясь надъ столомъ.
— Пріударьте, — кивнулъ Малявскій, прожовывая закуску съ непріятнымъ причмокиваньемъ.
Зинаида Алексѣевна стояла у зеркала и, оправляя свою прическу, думала:
«Однако, я себя глупо веду. Ужь если я согласилась пріѣхать сюда, такъ надо держать себя посмѣлѣе. Ко мнѣ ничего не пристанетъ. Посмотрю я, что за народы — интимные пріятели Иларіона Семеныча? Они, можетъ быть, и занимательны. Этотъ Воротилинъ похожъ на откормленнаго швейцара, гдѣ-нибудь на Англійской набережной. Должно быть, пзъ адвокатовъ. Женщинъ не будетъ, видно. А и на нихъ было-бы ново посмотрѣть».
— Пожалуйте къ закускѣ, — крикнулъ ей Малявскій. — Если водочки не желаете, такъ закуской, по крайности, закусите.
— Закуской закушу, — отвѣтила она ему въ тонъ и подошла къ столу. — Вы кого-же ждете еще, господа?
— Самаго толстаго человѣка, какого вы когда-либо видали, — отозвался Воротилинъ: — знаменитаго Бориса Павловича Саламатова.
— А чѣмъ-же онъ знаменитъ? — освѣдомилась Зинаида Алексѣевна.
— Первый нашъ дѣлецъ во всемъ Петербургѣ, — объяснилъ Малявскій полушутливо — если это только васъ интересуетъ.
— А что-жь онъ дѣлаетъ?
— Все, — откликнулся Воротилинъ.
— Именно все, — повторилъ Малявскій. — Чѣмъ больше вглядываешься въ Бориса Пивловича, тѣмъ сильнѣе изумляешься его необычайнымъ, такъ-сказать, творческимъ талантамъ. Чего только этотъ человѣкъ не способенъ достать и сдѣлать, если захочетъ. Гомерическая натура! Не подходитъ она размѣрами подъ мизерный Петербургъ. Пить-ли начнетъ…
— Два ушата надо влить! — крикнулъ съ хохотомъ Воротилинъ.
— Есть-ли примется, — продолжалъ Малявскій: — цѣлаго быка уберетъ. Работать можетъ по сорока-восьми часовъ съ ряду, не разгибая спины…
— Ну, теперь-то врядъ-ли, — вставилъ Воротилинъ.
— Да и теперь еще можетъ. Вы представьте себѣ, Зинаида Алексѣевна, какія силы у этаго человѣка: проиграетъ онъ всю ночь напролетъ въ карты, ну, и притомъ, разумѣется, выпито бываетъ безъ мѣры, вернется домой въ восьмомъ часу утра, ему на голову ушатъ воды, и онъ тутъ-же становится къ конторкѣ и пишетъ проектъ какого-нибудь общества, который сторговалъ за двадцать, тридцать тысячъ рублей. И въ двѣнадцать часовъ — проектъ готовъ!.. Привозятъ ему двадцать тысячъ, онъ ихъ кладетъ въ карманъ, отдаетъ проектъ, и потомъ ѣдетъ по службѣ, какъ встрепанный, а вечеромъ начинается та-же исторія.
— Неужели за три часа работы можно получить двадцать тысячъ? — изумленно спросила Зинаида Алексѣевна.