Дельцы.Том I. Книги I-III

— А остальныя дамы?

— Остальныхъ нѣтъ, — вставилъ Малввскій. — Мы думали, что вы привезете,

— Кого-же мнѣ? Я теперь холостъ.

Саламатовъ опять улыбнулся и, ни къ кому особенно не обращаясь, сказалъ:

— Представьте меня.

— Борисъ Павловичъ Саламатовъ, — отрекомендовалъ его Малявскій Зинаидѣ Алексѣевнѣ, но ея не назвалъ.

— Я васъ уже знаю, — заговорила Зинаида Алексѣевна, весело подавая ему руку: — мы объ васъ только-что толковали, и я вамъ откровенно скажу: ваша личность меня заинтересовала.

— Много польщенъ, — отозвался Саламатовъ, подходя къ закускѣ: — но боюсь, что эти господа успѣли отдѣлать меня по пріятельски.

— Напротивъ, — возразила Зинаида Алексѣевна: — они васъ выставили какпмъ-то универсальнымъ геніемъ.

— Ну, признаюсь, это медвѣжья услуга. Господа, ужинъ еще не заказанъ?

— Васъ дожидались, — откликнулся Малявскій, который при Саламатовѣ значительно измѣнилъ тонъ, что не ускользнуло отъ Зинаиды Алексѣевны.

— Что-же терять время! Сыны степей! — крикнулъ Саламатовъ двумъ татарамъ, которые смотрѣли ему въ въ глаза: —живо ужинъ! Только, пожалуйста, не вашу будничную стряпню: саладъ-ерши да лангетъ де-бефъ.

— Что прикажете? — отвѣчали татары хоромъ.

— Позвать хозяина.

Явился хозяинъ. Саламатовъ заказалъ ему ужинъ обстоятельно. Сервированъ онъ былъ съ необыкновенной быстротой. Зинаида Алексѣевна сѣла рядомъ съ Саламатовымъ. Онъ тотчасъ-же смекнулъ, что это не русская кокотка, и заговарилъ съ ней игривымъ, но приличнымъ тономъ.

— Правда-ли — спросила она его: — что вы за одинъ какой-нибудь проектъ получаете по двадцати тысячъ и болѣе?

— Правда, — отвѣчалъ Саламатовъ, шутовски опустивъ глаза.

— Да куда-же вы дѣваете такія деньги?

— Куда? — перепросилъ Саламатовъ и, подмигнувъ правымъ глазомъ, выговорилъ со вздохомъ — мнози страсти мя борятъ.

— Страсти, какія-же? — допрашивала Зинаида Алексѣевна.

— Имя-же имъ легіонъ… Вотъ, начиная съ чревоугодья.

— Съ чего?

Она расхохоталась.

— Съ чревоугодья. Вѣдь вы оглядите-ка меня хорошенько, сколько въ меня можно вмѣстить съѣстнаго и влить всякихъ напитковъ.

— Да! — наивно согласилась Зинаида Алексѣевна.

— Вотъ валъ первая страсть и какая! Удовлетворить моимъ аппетитамъ, дѣло нелегкое. Но я не только самъ много ѣмъ и пью, я люблю, чтобъ и всѣ около меня много ѣли и пили!

— Что-жь, вы всѣхъ спаиваете, что-ли? — спросила Зинаида Алексѣевна.

— Зачѣмъ спаивать? Люблю въ особенности подпоить, при случаѣ, хорошенькую женщину…

— А вторая страсть? — продолжала допрашивать Зинаида Алексѣевна.

— Вторая страсть зеленый столъ.

— Будто вы картежникъ?

— Водится грѣшокъ, и ужь вы по моей фигурѣ видите, какихъ онъ размѣровъ. Теперь вы не станете спрашивать больше, куда у меня деньги идутъ.

— А третья страсть?

— Третья… это вопросъ щекотливаго свойства…

Воротилинъ и Малявскій разразились громкимъ смѣхомъ: и въ самомъ дѣлѣ Саламатовъ состроилъ пресмѣшную гримасу… Они чувствовали оба, что Борисъ Павловичъ въ ударѣ и будетъ гораздо удачнѣе ихъ занимать Зинаиду Алексѣевну. А Саламатовъ положительно занималъ ее. Она видѣла, что онъ дурачится и нимало не стѣсняется говорить съ нею на распашку о своихъ страстяхъ и инстинктахъ. Въ этомъ было много генеральства, которое она хорошо понимала; по она, въ то-же время, чувствовала, на сколько личность Саламатова крупнѣе личности Малявскаго. Еіі было весело.

— Какая-же третья страсть? — спросила она, наклоняясь къ нему.

— Женскій полъ, — прошепталъ онъ ей на ухо, съ такой комической интонаціей, что она опять расхохоталась.

— Которая страсть дороже?

— Всѣ три не дешевы! — громко вздохнулъ Саламатовъ и приказалъ подать «жидкаго», что на его жаргонѣ обозначало шампанское.

— И вы имъ каждый день предаетесь?

— Да, почитай, что каждый.

— Когда-же вы успѣваете дѣло дѣлать и загребать куши?

— Въ этомъ-то и состоитъ искусство, — вмѣшался Воротилинъ. — Корпятъ люди заурядные, темные труженики; а люди съ талантомъ только прикладываются къ дѣламъ, и живутъ полной жизнью. Вотъ къ такимъ-то талантамъ и принадлежитъ Борисъ Павловичъ.

Фраза вышла плоской и натянутой и подъ ней Зинаида Алексѣевна учуяла зависть. Воротилинъ съ его лакейскими бакенбардами показался ей противнымъ донельзя.

— Никакихъ у меня особенныхъ талантовъ нѣтъ, — заговорилъ Саламатовъ: — а есть простая смекалка. Вольно-же людямъ быть такими безграмотными, что всякій мало-мальски грамотный человѣкъ дѣлается для нихъ статьей первой необходимости. Вѣдь вы знаете, — обратился онъ къ Зинаидѣ Алексѣевнѣ: — въ деревнѣ заведется какой-нибудь отставной солдатъ, унтеръ или писарь изъ бывшихъ дворовыхъ; онъ только одинъ и можетъ кара-кульки ставить. Ну, и ходятъ къ нему бабы письма писать къ мужьямъ и сыновьямъ: «тетушка Арина кланяется, дядюшка Нароенъ желаетъ всякаго благополучія; а мое благословеніе по гробъ жизни, на вѣки нерушимо». Вотъ я такой унтеръ или земскій. Больше во мнѣ никакихъ талантовъ не имѣется. А изобрѣтательность является отъ моихъ инстинктовъ: мнѣ всего нужно много — и ѣды, и питья, и азартной игры, и… женскаго пола. Вотъ, смотрите, у меня какая шея: въ полвершка съ небольшимъ