Дельцы.Том I. Книги I-III

— Такимъ людямъ, какъ Саламатовъ, можно, — подтвердилъ многозначительно Малявскій. — Даромъ не будутъ платить. Видите-ли, сударыня моя. на свѣтѣ за то только и даютъ большія деньги, что можетъ быть сейчасъ приведено въ исполненіе, а Борисъ Павловичъ какъ-разъ и съѣлъ собаку на фабрикованіи такихъ прожетковъ, къ которымъ-бы никакія чины и власти никоимъ образомъ не придрались, иголочки-бы не подточили; а между строками можно было-бы въ оныхъ прожектахъ читать все, что угодно, и на основаніи разныхъ пунктовъ позволить себѣ то, чего въ уставѣ совсѣмъ и не значится…

— Полноте, Иларіонъ Семенычъ? — вскричалъ Воротилинъ, останавливая Малявскаго: — вашей знакомой вовсе не весело слушать такія подробности о свѣтилѣ петербургскаго спекуляторскаго міра…

— Напротивъ, — отозвалась Зинаида Алексѣевна: — меня люди только и интересуютъ, когда они что-нибудь значатъ. Вы ждете вашего пріятеля; когда онъ войдетъ въ эту комнату, я ужь буду знать, что это за личность… Вы вѣдь навѣрно адвокатъ? — обратилась она вдругъ къ Воротилину.

— А какъ вы это отгадали? — спросилъ Ипполитъ Ивановичъ и воспомнилъ при этомъ сцену у Загариной когда Лиза спрашивала его, «авокатъ» онъ или нѣтъ.

— У васъ такое лицо типическое.

— Ха, ха, ха! — разразился Малявскій. — Это васъ баки выдаютъ, Ипполитъ Ивановичъ: самаго адвокатскаго покроя.

— Будто-бы? — спросилъ Воротилинъ и взялся рукой за конецъ лѣваго бакенбарда.

— Именно такъ, — весело заговорила Зинаида Алексеѣвна, съ которой спала уже неловкость. — У васъ самая адвокатская наружность…

«Ну, и эта тоже, — подумалъ Ипполитъ Ивановичъ, — и поди сейчасъ начнетъ допрашивать, по какимъ я дѣламъ и какихъ я держусь цивическихъ принциповъ?»

— Зинаида Алексѣевна, — перервалъ Малявскій: — бѣдовая, когда она расходится, предупреждаю васъ, Ипполитъ Ивановичъ.

— Вы больше вдовъ и сиротъ защищаете? — спросила Зинаида Алексѣевна, обращаясь къ Воротилину.

«Такъ и есть! — вскричалъ онъ про себя: —добралась и до вдовъ и сиротъ».

— Нѣтъ-съ, — сказалъ онъ громко: — я такими чувствительностями не занимаюсь. Н по гражданскимъ дѣламъ. Но, Боже мои! зачѣмъ это мы все о дѣлахъ? Да и ужинъ еще не заказанъ. Иларіонъ Семенычъ, будетъ-ли Саламатовъ?

— Обѣщалъ, непремѣнно будетъ.

— Мнѣ ѣсть ужасно хочется. Нельзя-же все закуской пробавляться. Пора и за столъ; но никто еще ничего не заказывалъ. Вамъ что угодно? — спросилъ онъ Зинаиду Алексѣевну.

— Мнѣ все равно…

— Да подождемъ Саламатова! — крикнулъ Малявскій — онъ долженъ сейчасъ быть.

— По крайней мѣрѣ распорядимся насчетъ винъ. Ваша знакомая какое пьетъ шампанское?

— Къ сожалѣнію, очень мало еще пьетъ, — отозвался Малявскій: — надо заказать полдюжины монополя. Слышишь? — обратился онъ къ татарину, накрывавшему на столъ: — мы будемъ пить монополь.

Воротилину становилось неловко. Его стѣсняла эта дѣвушка, съ которой селадонской тонъ не удавался, а серьезный велъ къ такимъ вопросамъ, на которые Ипполитъ Ивановичъ не могъ-бы отвѣчать категорически.

— Какъ это жаль! — вскричалъ онъ: — что при Борисѣ Павловичѣ не будетъ Авдотьи Степановны; она такая веселая баба, стоитъ двухъ француженокъ.

— Кто эго Авдотья Степановна? — полюбопытствовала Зинаида Алексѣевна.

— Вы не слыхали про madame Бѣлаго! — спросилъ Воротилинъ.

— Никогда.

— Это одна изъ самыхъ видныхъ женщинъ петербургскаго деми-монда.

— Деми-монда? — повторила Зинаида Алексѣевна. — Вотъ какъ!

— А вамъ хотѣлось развѣ принцессъ? — оборвалъ ее Малявскій.

— Нисколько. Вѣдь вы знаете, что я согласилась ѣхать сюда безъ всякихъ условій.

— Да вы, — обратился Малявскій къ Воротилину: — я думаю, рады-радешеньки, что Авдотья Степановна обрѣтается теперь во вдовствѣ.

— На такое злорадство я неспособенъ.

— Полноте, я вѣдь знаю, что вы давнымъ-давно питаете къ ней жалость…

— Жалость? ха, ха, ха!:.

— Ну да, только она васъ все въ черномъ тѣлѣ держала. А теперь открытое поле для всякихъ наступательныхъ дѣйствій. Такъ и слѣдуетъ по законамъ общественной іерархіи: сначала такіе денежные дѣльцы, какъ Борисъ Павловичъ, а потомъ такіе адвокаты, какъ Ипполитъ Ивановичъ!…

Ипполиту Ивановичу и это не совсѣмъ понравилось.

— Право, давайте ужинать! — вскричалъ онъ. — Ждать больше нечего!.

Въ корридорѣ раздался зычный голосъ.

— Да вотъ и его превосходительство, — объявилъ Малявскій, обертываясь къ двери: — навѣрно онъ.

— Они-съ, — доложилъ татаринъ осклабясь.

Борисъ Павловичъ былъ у Огюста какъ въ своемъ собственномъ домѣ; каждый татаринъ питалъ къ нему необычайное уваженіе, и всѣ они служили ему съ лихорадочнымъ рвеніемъ.

— Пожалуйте! — крикнулъ Малявскій.

Зинаида Алексѣевна тоже обернулась къ двери, чтобы увидать «свѣтило».

IV.

«Свѣтило» показалось ей гиппопотамомъ. Впереди всего виднѣлось брюхо. Когда татаринъ снялъ съ Саламатова шинель и онъ остался во фракѣ съ широко вырѣзанною грудью, Зинаида Алексѣевна оглядѣла его съ ногъ до головы бѣглымъ взглядомъ и сказала про себя:

«Что и говорить — крупенъ!»

Умные глазки Саламатова заиграли при видѣ хорошенькой женщины. Онъ улыбнулся и переминаясь отвѣсилъ ей поклонъ.

— Всѣ въ сборѣ? — громко спросилъ онъ.

— Всѣ, — отвѣтилъ Воротилинъ.