Демидовы: Столетие побед

(Заметим, как, настраивая в свою пользу коллегию, умно и умело он себя подавал: не отвергал полюбовной сделки, напротив, декларировал, что готовится к ней. Вообще, мастерство Акинфия в составлении документов, подобных прочитанному, временами просто поражает. Взвешено каждое слово. Точно прописан каждый нюанс. Умно обыграны все неточности и двусмысленности в текстах противника. При необходимости — обширный и важный для общей картины подтекст.)

Почему позиция Акинфия, первые месяцы после трагедии не противопоставлявшего себя семье брата, изменилась столь радикально, становится ясно из рассказа Анны Григорьевны. «Означенная купчая, — писала она, — всегда была у отца моего по самую ево смерть, а потом у матери моей до того времяни, как означенной дядя мой приехал в дом отца моего, без вашего императорского величества указу пожитки и писма все запечатал и потом из оных к себе брал, между тем и оную купчую вымышленно вынял и объявил ее Вотчинной колегии уже за челобитьем моим, как я стала просить о справке за себя недвижимого отца моего имения». В представлении Анны действия дяди — не что иное, как «сильной грабеж»[396].

Можно предположить, что повлекшая междоусобие идея пришла в голову Акинфию еще до того, как он получил документ, позволивший ее реализовать. Вполне вероятно, он знал, на чье имя покупалась земля, — всю свою жизнь он был с отцом очень близок, и едва ли тот скрыл от наследника подробности рядовой сделки 1718 года. Вот только нужного документа у Акинфия до поры до времени не было. Но он знал, где его искать. Захватив осиротевший дом и документы, нашел среди них и купчую. Найдя, стал действовать.

Акинфию ответила Анна, в то время невеста секретаря Андрея Пареного, убедительно оспорившая доводы дяди. В поданной в Берг-коллегию 28 декабря обширной челобитной она заявила, что тот опережает события. «Арсеньева купчая, — писала она, — в Вотчинной колегии за ним не записана, понеже то недвижимое имение куплено отцом моим блаженные памяти Григорьем Никитичем и денги заплачены собственные ево, и железной завод на том имении построен отцом же моим. А означенная купчая учинена на имя деда моего Никиты Демидовича для того, что отец мой в 1718-м году о покупке к заводам вотчин милостивыми вашего императорского величества указами был еще не пожалован, а дед мой в то время такое позволение уже имел»[397]. Все это, по меньшей мере, очень правдоподобно. Напомним, что и комиссар Демидов, и его сыновья во второй половине 1710-х годов все еще принадлежали к непривилегированному сословию. «Воденых железных заводов управитель Григорей Никитин сын Антюфеев» до свалившегося за два года до смерти ему на голову дворянства числился в казенных кузнецах

[398]. Право покупать деревни к заводам лицам недворянского происхождения было дано только в 1721 году. Отец же получил такое право в индивидуальном порядке двадцатью годами раньше. Указ 1701 года разрешил ему «где может, приискать к тому своему железному заводу какой угодной у вотчинников земли или крестьян, и ему, Никите, покупать вольно для того железного дела, чтоб всегда множилась»[399]

. Под маркой «чтоб множилась» комиссар Никита Демидов и покупал. Но на арсеньевской земле множил в данном случае другой Демидов — Григорий Никитич.

С целью доказать принадлежность завода последнему Анна привела длинный, в семь позиций, список ссылок на документы, авторами которых выступали частные лица (Демидовы Никита Демидович, Никита Никитич и сам Акинфий Демидович) и государственные учреждения. Даже то, что не любивший сорить деньгами Акинфий выступил с инициативой внести в казну часть налога за завод, она обернула в свою пользу. Объявляя об уплате, Акинфий писал, что платит с «заводу брата ево». «И сие, — замечает по этому поводу Анна, — чинил для одного своего несытого лакомства и сребролюбия, хотя тем, как ни есть, до владения означенных заводов прилепитца. Что потом и действително учинил и ныне ими владеет насильством своим и наглостию»[400].

И все же весовые категории спорщиков были неравны. Дом вдовы 19 декабря все еще стоял запечатанным, запечатанными оставались и «пожитки». Как перебивались в этой ситуации невестка комиссара Демидова и его внучка — неясно, но их слова о разорении и скитаниях «меж двор» были, возможно, не слишком преувеличенными. Пока вдова и дочь писали письма, Акинфий распоряжался на Верхотулицком заводе, хозяином которого в местных учреждениях уже привыкали считать именно его[401].