Демидовы: Столетие побед

Издевательства, продолжившиеся даже после личного вмешательства в дело президента Берг-коллегии, кажется, послужили Демидову уроком. Самоуверенности поубавилось. Вдоволь нанюхавшись порохового дыма, он осознал, что потерпел поражение. Смирившись с этим, искал теперь, как бы половчее устраниться из этого дела, просил коллегию «о увольнении ево от того збору для лутчаго произведения к пользе государственной собственных ево заводов»[436]. «Всенижайше доношу, — писал он, заканчивая обращенное в коллегию послание от 12 декабря 1729 года, — чтоб государъственная Берг-колегия соблаговолила за вышеписанным для показанного следствия о казенных промышлениках и кузнецах, тако ж и для збору десятины с протчих завотчиков определить вместо м[е]ня другова, кого соизволит, понеже я у того дела обретался с 726 по 729 год без жалованья и без награждения. А ныне я в заводцком своем отправлении имею немалую суету. И от несмотрения моего те мои заводы пришли в разорение»[437]

. Демидов приводил свежайший пример такого «разорения»: на Брынском заводе некому восстанавливать сгоревший амбар для машин «резанья железа и плащильного дела» — таких мастеров у него нет, а он сам занят в Туле[438].

Прошение удовлетворено не было. Но в 1729 году в порядке поощрения за труды он получил от Берг-коллегии горный чин цегентнера[439]

.

Между тем силы оружейников прибывали. В 1731 году Тульский оружейный завод рождался заново. После того как годом раньше на нем «платину всю размыло и инструменты водою разломало»[440], началась большая его реконструкция: «И по силе ея императорского величества имянных указов, састоявшихся в прошлом 1731-м году февраля 4-го до марта 8 чисел, велено де оружейные заводы в доброе састояние привесть и в деле доброго оружья умножить»[441]

. Была увеличена численность оружейников, их и разных чинов людей судом и расправою приказано было ведать в Оружейной конторе[442]. Контора, обретая дополнительные права, обретала и дополнительную власть. А вот Берг-коллегию, как уже упоминалось, в октябре 1731 года на правах подразделения (экспедиции) влили в Коммерц-коллегию. Понижение статуса госструктуры, руководившей в стране горным делом, немедленно ослабило его позиции в спорах с другими центральными учреждениями, что проявилось и в конфликте с артиллерийским ведомством. Прогибаться под отдел Берг-коллегии, тем более под бывшего оружейника Демидова Оружейная контора не собиралась. Неудивительно, что последнему этот год принес новые неприятности в его отношениях с оружейниками и защищавшим их учреждением, во главе которого в это время стоял вполне достойный преемник Хомякова — капитан полевой артиллерии Макарий Половинкин.

Последовавшее вскоре (в конце 1731 года) обострение отношений между ними имело следствием очередное грубое публичное унижение Демидова.

23 ноября 1731 года цегентнер представил в Коммерц-коллегию доношение, в котором писал, что Половинкин «в десятинном платеже тульских оружейных промышлеников защищает и слушать не велит». 28 ноября Демидов уехал в Москву, а ночью того же дня последовал ответ оружейников на его жалобу. Ответ действием: один из подчиненных ему рассылыциков, Василий Фомин, направлявшийся на съезжий двор для караула денежной казны, был ими избит. Позже в Оружейной конторе, куда, предварительно отобрав палаш с ножнами, они его притащили, Фомина истязал (бил «безвинно батогами смертно») лично Половинкин. После «капитанского бою» Фомин лежал «при смерти с три недели и больше, отчего де и ныне от тех смертных злодейских боев едва жив», — жаловался в Коммерц-коллегию возвратившийся в Тулу в конце декабря Демидов. Последовало вялое делопроизводство, в ходе которого 8 мая 1732 года контора Коммерц-коллегии потребовала от Тульской провинциальной канцелярии «по тому делу изследовать». Оружейная контора вину отрицала: появился-де при ночном рогаточном карауле неизвестный человек, ругался матерно, обнажил палаш. Приведенный в контору, «ответствовал с великою противностию, и невежеством, и с великим криком». А насчет битья батогами — так об этом, оказывается, он сам просил: «…начал тотчас собою раздеватца и кричал же: "Извольте де бить"». Просьбу уважили: требовавший экзекуции был «высечен лехко, а не смертно, батоги и не злодейски». По версии оружейников, Фомин фактически предварил подвиг унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла. Соответственно, «он, Демидов, Кантору оружейную и капитана Половинкина оболгал неправедно и приводит в тяжкое подозрение». В связи с этим оклеветанная контора обращалась в Канцелярию главной артиллерии и фортификации с просьбой «исходотайствовать, где надлежит, милостивой обороны и са-тисвакции (так. — И. Ю.) по ея императорского величества указом и государственным правам, чтоб ему, Демидову, и другим таковым же впредь чинить так было неповадно»[443].