Демон спускается с гор

– Если настаиваешь, – сказала Дахэ, – я возьму. Быть может, ты вестница духа и браслет прислан мне в свадебный дар. Скажи хозяину, что я не против. Я долго думала и согласна стать ему настоящей женой, жить с ним и слушаться его. Пусть твой ручей несет меня к нему, я готова. Я разорвала прошлый договор, теперь горный дух мне жених.

Девочка склонила голову к плечу. Дахэ заметила, какие светлые у нее волосы, почти седые. Они укутывали девочку плотной завесой. Браслет выпал из ее рук, течение принесло его к ногам Дахэ. На браслете сверкал маленький зеленый камень. Подарок Тугуза, который она оставила дома, когда уходила в пещеру. Возвращенный напугавшим ее безликим созданием у железных ворот. Его сняла мать, облачая Дахэ в свадебный наряд, но вот он во второй раз возвратился к ней. Девочка пришла, чтобы напомнить Дахэ, что некоторые договоры нерушимы. Слеза побежала по щеке и упала в воду. Плечи освободились от невидимых пут, Дахэ опустила ладонь к воде, браслет скользнул на запястье.

– Зачем? – спросила Дахэ, не сводя глаз со звезд, что собрались на воде вокруг зеленого брата на браслете.

Девочка приблизила бледное лицо к носу Дахэ. Маленькая ладонь, холодная как лед, ползущий с гор вместе с зимой, легла на ее живот. Потом – на грудь девочки. После – указала за спину Дахэ, назад, за лес, за деревню, пожранную огнем и иныжем, за железные ворота. Луна висела над ними, круглая, полная, всевидящая. Дахэ отвернулась от луны и девочки.

– Я согласна, – сказала она.

И вода схлынула. Забрала с собой каменный дом, девчонку, ночь, оставив Дахэ с новым обещанием.

Айсэт разбудила музыка. Ворвалась в уши потоком, перекатывающимся по камням. Айсэт проснулась в размытом мире, где ночь еще царствовала над ними в венце из кроны деревьев и испыун стоял на прежнем месте. Ночь расплывалась кровью, просочившейся из сна Айсэт, в котором остался родительский дом и кинжал у погасшего очага. В нем увязла вереница призраков, заглядывающих в открытую дверь. Они взирали на Айсэт безглазыми лицами, разбухшие языки шевелились в темных провалах ртов. Впереди стояла Дзыхан, обнимая полено, завернутое в пеленки. Мать гладила эту ношу. За ней возвышался отец. Лицо Калекута хранило следы пчелиного труда. Их ходы исторгали дым, завивающийся в кольца, внутри ран тлели угли. Отец хмурил брови над пустыми глазницами. Рядом топтался Гумзаг. Если бы сердцу Айсэт оставалось сделать всего три удара, оно бы уже истратило их. Три дорогих ей человека возглавляли призрачный рой и кричали, не издавая ни звука. За них говорил ветер, высвистывающий в переплетениях веток их скорбь. Хрупкая Нану качалась с его порывами, медово-алые капли срывались с лица, оборачивались пеплом. Толстый отец Дахэ прикладывал руки к животу, искал ноги, но ниже пояса у Керендука проглядывал частокол сгоревших деревьев. Живот обрывался лоскутами. Из-за плеча Керендука выглядывал Кочас. В стоне ветра Айсэт разбирала привычное его гудение.

Они подходили и подходили – ее соседи, – и ждали чего-то. Возможно, что Айсэт возьмет кинжал, который лежал у очага, и, пусть хоть во сне, оборвет их жизни окончательно.

Но клинок поднял Шариф. Очаг наполнился кровью, вытекающей из-под его ребер. Кровь перелилась через край, поднялась по стенам дома, отрезала Айсэт от двери и вошла в ее тело вместе со сталью. Шариф вогнал кинжал в грудь Айсэт, рот ее раскрылся так же широко, как у страждущих призраков. Ветер заплакал свирелью, прощаясь с ней. И она проснулась, хватая ртом ускользающий воздух.

Айсэт снова тонула. Вновь и вновь над ней росла толща вод, горячих и красных. В них гасли звезды – Семеро Братьев, ее любимое созвездие. И качались две узкие ступни, задевая поверхность и раскидывая искры.

Девочка сидела на камне и болтала худыми ногами. На правой руке блестел браслет. Она играла на свирели Шарифа несложный мотив знакомой колыбельной:

В доме отца ты как солнце светила,Мать тебя розой белой растила

И золотой росой умывала:Солнце в руках слишком долго держала.

Айсэт попыталась всплыть. Когда кровавая пелена сна сошла, она поняла, что вода в самом деле вода и она везде. Девочка спрыгнула с камня. Встала на грудь Айсэт, не позволила вынырнуть. Айсэт задергалась, девочка придавливала ее ко дну. Она отбросила свирель. Белой лодочкой рожок поплыл к Шарифу. Вода образовала вокруг него кокон, подняв на поверхность наложенные тряпки и листы лопуха.

– Нет, – вода дала Айсэт вскрикнуть.

Девочка приложила к губам палец, по-птичьи склонила голову к плечу. Повела руками, показывая Айсэт, как ширится водное пространство. Свирель завертелась над Шарифом, теперь на ней играла вода, и колыбельная сменилась другой мелодией: