День гнева

Только это и оставалось, стычки вспыхивали всё чаще. Люди смелели, озлоблялись, теряли соображение смысла, живая масса стекала в межстенную теснину с обоих берегов. Поляки, венгры, русские перемешались, уже нельзя было плющить их ядрами, побьёшь своих. Арсений в горестном раздумье и одиночестве — даже свои монахи обходили стороной —наблюдал сверху эту припадочную резню. Правда, вновь прибывающие поляки и литовцы отнюдь не мучились той жаждой крови и добычи, которая швырнула утренние отряды на приступ. Свежим глазом оценив расклад, они не ввязывались в игру, высылая в межстенье немногих охотников. Русские, наоборот, бились всё злее, устремлённее, отбросив осторожность и даже соображение, без толку гибли, в азарте преследования бросаясь в пролом, швыряя смоляные факелы в пробоины Покровской башни и получая пули. Из башни тянуло гарью, выплёскивало дым, у венгров не было воды... Да сами псковичи были как смолистый сосновый лес, долго не поддававшийся огню. Но вот полыхнуло всерьёз — и не остановить пожара от корней до поднебесья. Венгры только оборонялись, у них осталось одно мечтание — продержаться в Покровской до ночи. Их выкуривали, как пчёл.

Чем дольше наблюдал Неупокой кровавую свалку, тем меньше она занимала его, как не захватывает Пещное обрядовое действо с известным исходом, отроки не сгорят в печи...

Он думал, что русские сказания изображают войну вернее немецких и польских фабул, цветистых и исполненных любования рыцарским искусством. Война есть чёрная работа, в ней не отыскать отблеска красоты. Движения людей, скопом убивавших друг друга, то напиравших стенкой, то шарахавшихся под защиту своих пищальников, были однообразны и грубы, а смерть нелепа и тошнотворна. Их эфемерные победы — наши валят в пролом, через минуту немцы и венгры пихают копья в ров, покуда их самих не сваливают туда железным дробом, — напоминали метания стада у поскотины с похмельным пастухом. Кто же пастух? Уж верно, не воевода Шуйский, скорее выжидающий исхода, поворота сумбурного сражения, чем направляющий его. Если же все дерущиеся одержимы военным бешенством, подобным хмелю, то непонятно, что это за хмель. Логичнее предположить, будто людей, грызущихся в тесном межстенье, натравливает посторонняя, невидимая сила-воля...

Поляки, бросив сначала немцев железным кулаком, попробовали ворваться в город за церковью Иоакима и Анны. Гофлейты Фаренсбаха дали два залпа по стене, потом человек десять с топорами стали выламывать устои вылаза, через который вернулся к своим Неупокой, расширять проход. Поляки отсекали псковичей, кинувшихся на немцев от дымящей Покровской башни. Несколько сотен жолнеров, мявшихся за проломом, внезапно посыпались с каменной стены, используя верёвки и брёвна. В межстенье русские сразу оказались в меньшинстве, их теснили в ров, а немцы всё выворачивали неохватные лесины, не понимая хитрого русского вруба. Бадьи с кипятком не останавливали их, плотно прикрытых железом и толстой кожей. Женщины на стене вспороли кули с толчёной негашёной известью. В поту, в обильной слизи носа, в слезящихся глазах она вскипала кислотой, жгла до безумия. Всё же минут через пятнадцать (измерять время уместней было бы числом убитых) в развороченный вылаз могли проехать стремя к стремени два всадника. Как раз через пролом и водяные Покровские ворота прорвалось пол-эскадрона, но кони заартачились у рва, пахнущего смертью, заверещали, ужаленные пулями и стрелами. Многострадальная пехота снова попёрла скопом, вдавливаясь в вылаз так тесно, что в ход пошли одни кинжалы. Навстречу такой же тугой толпой нажали псковичи — кряхтели, взрыкивали утробами, матерились, норовя глубже просунуть лезвие. У них было преимущество: на немцев лилось горячее, сыпалась известь, свинцовыми гирьками падали пули, пронизывая шапку, темя, горло, проваливаясь в утробу. А издали казалось — дети играют в «масло», ватага на ватагу, конопляная давильня... Чем дальше заигрывались гофлейты, тем больше трупов своих затаптывали, железными боками додавливая раненых. Но без приказа Фаренсбаха не отступали, тому же лестно было первому ворваться в город, хоть ненадолго. Тем временем к Покровской башне подобралась ещё одна команда поджигателей, рванула пороховой заряд. Дым тучей пошёл на немцев, венгры взвыли. Явился предлог — бежать на помощь. Русские не преследовали их, в освободившийся пролом, прямо на трупы, полетели брёвна, валуны, судорожно и споро застучали топоры.