День гнева. Повести

— Вот почему я и говорил о моем интересе к мизансцене наших тройственных встреч, — со старческой назидательностью продолжил Смирнов. — Всегда напротив, всегда — фронтально на меня, всегда с заинтересованным наклоном ко мне, Витольд Германович. И для того, чтобы окончательно развеять последние сомнения слушателей, давай, Вадик, еще аргумент.

— В дезе о переговорах на Курском вокзале прозвучала фраза, первая фраза: «начинайте с фактов». Лабораторным и экспериментальным путем нами установлено, что запись этих слов в дезе произведена не в кафе, где велся разговор, который также записал Александр Иванович, а совсем в другом месте, более приспособленном для чистой записи.

— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?

— Видимо, эта фраза была невнятна, и перед передачей ленты заинтересованным лицам этот кусок был записан заново.

— Профессионал-контрразведчик опасался, что безрукий дилетант не сможет осуществить качественную запись, и взял все заботы по этой щекотливой операции на себя, — констатировал Смирнов. — Как же получилось, что принципиальный борец с политическим сыском Витольд Германович Зверев сознательно помогал активно сотрудничавшему с этим сыском Игорю Дмитриевичу? Помогал конторе, которую ненавидел? На непростой этот вопрос всего один простой ответ: сговор. Сговор, целью которого были досье на известного нам государственного деятеля и уничтожение особо опасных противников принципиального борца во всесильной конторе. Но нельзя одной рукой ухватиться за титьку и за задницу.

— Значит, можно, Александр Иванович, — почти весело перебил его Витольд Германович. — Никакого досье нет, а наиболее опасные для нового демократического общества сотрудники конторы уничтожены.

— Скоро самым опасным для нового демократического общества сотрудником конторы станешь ты, Витольд. А насчет того, ухватились вы или нет… За титьку вы держитесь крепко. Ну, а насчет задницы… Задница, в первую очередь, я. Да и все сидящие здесь, как вы считаете, полные задницы. Но вы за них не ухватились и, надеюсь, не ухватитесь никогда. — Смирнов замолк на секунду, сморщился, обнажив хищную пластмассовую челюсть. — Смотрите на них, ребята, и запоминайте будущих врагов!

— У тебя, Александр, кроме гнилой ниточки в руках, ничего нет, — слегка даже презрительно опять выступил Зверев. — Ты ничего не докажешь.

— Естественно, — согласился Смирнов. — И ты станешь большим начальником в конторе, а он одним из политических лидеров России. Но предавший единожды предаст еще сто раз. Мы не доказывать будем, мы будем знать и готовиться.

Игорь Дмитриевич резко встал, демонстративно глянул на часы и объявил: — Мне пора.

Спиридонов перехватил его уже у входа и попросил:

— Повернись ко мне, Игорь.

Игорь Дмитриевич надменно повернулся, и тогда Алик ладошкой шлепнул его по левой щеке, а тыльной стороной ладошки — по правой. И разрешил:

— Теперь можешь идти.

И — ничего не поделаешь — пришлось Игорю Дмитриевичу уйти.

Смирнов вплотную подошел к Звереву и шепотом спросил:

— Ты зачем передал Жилинскому пистолет?

— Я считал, что он должен застрелиться, — четко ответил Витольд. Смирнов приблизил к нему свое мокрое от пота, воспаленное лицо и не то чтобы прошептал, просвистел скорее:

— Нет, скот, ты считал, что он должен застрелить меня, — и, развернувшись, направился к Махову. — Извини, Леня, наворочали мы тут. Тебе с бригадой всю ночь лопатить. И пожалей нас, стариков, отпусти на сутки, умаялись мы очень.

— О чем речь, Александр Иванович!

62

Они — Смирнов, Спиридонов, Казарян и Кузьминский вышли из бункера на волю. Александру казалось, что, если он хлебнет свежего воздуха, ему полегчает. Хлебнул, но не полегчало. Они шли мимо курзала и слышали, как там свежий молодой женский голос под гитару допевал романс «Капризная, упрямая».

— Алуська, — вроде как бы гордясь, узнал Кузьминский.

Раздались аплодисменты, а после аплодисментов возник спокойный и глубокий баритон Игоря Дмитриевича:

— Дамы и господа! Друзья! Поблагодарим наших милых гостей за этот чудесный импровизированный концерт, за то удовольствие…

Они свернули за угол и продолжения речи не слышали.

…В «джипе», посидев немного за баранкой, Смирнов сказал виновато: — Чевой-то я притомился, пацаны. Рома, будь добр, веди машину. — Алик ушел на заднее сиденье. Смирнов с трудом сдвинулся направо. Роман сел за руль и понеслись.

Когда подъезжали к Москве, Смирнов хрипло спросил:

— Который час?

— Половина одиннадцатого, — поспешно ответил Алик, давно уже с тревогой наблюдая сзади странно изменившийся смирновский полупрофиль, и приказал Роману: — Сразу же ко мне.

— Перевертыши на веревочке, — вспомнил вдруг чупровские слова Смирнов. — Сколько же их там, перевертышей на веревочке.

— Где? В Белом доме? — не отрывая взгляда от дороги, спросил Казарян. Он не видел лица Смирнова и поэтому просто вел беседу.