День гнева. Повести

— А подсечка? Это же пролог, без нее никак нельзя!

— Не могу я это там снимать, понимаешь, не могу, после того, что произошло. Этот идиот Серега все время перед глазами стоит.

— Уж очень мы впечатлительные.

— Не надо, Виктор. Я не успел тебя тогда спросить: что с ним все-таки происходило? Он же последние часы жизни у тебя в номере провел.

— Я по-настоящему ни черта не понял, Андрей. Ну, взвинчен был, истеричен даже. Особого значения я этому не придавал: мало ли что в запое померещится.

— Но он же что-то говорил тебе!

— Все мерзавцев каких-то поминал. Будто угрожают ему.

— Старые связи по рэкету? Он, как говорят, в свое время в эти игры играл?

— Говорят. — Согласился Виктор и повторил: — Только я ни черта не понимаю, Андрей.

— Дела. — Режиссер локтями оперся о колени, ладонями растер лицо. — Казалось бы, какое мне дело до этого несчастного Сереги, а вот засел в башке клином и сидит. Даже снится иногда. Я поэтому даже экспедицию ликвидировал, Витя. Может, в московской маете отряхнусь.

— А как же с подсечкой? — напомнил бессердечный сценарист.

— Завтра в Битцевском конно-спортивном комплексе снимем. Договорились уже.

— Так вам и разрешат выездное поле взрывами ковырять! — не поверил Виктор.

— Мы там поблизости подходящую лужайку нашли.

— Кто трюк исполняет? — с надеждой спросил Виктор.

И во исполнение надежды:

— Никифоровская группа.

Повезло. Повидаем Петюшу. Виктор, покряхтывая, поднялся с кресла, походил по комнате, проверяя, возможен ли для него завтрашний поход. Ныла поясница, поскрипывали суставы, отдавалось в правом боку. Но терпимо, терпимо.

— Ты завтра за мной машину пришли. Я хочу посмотреть, как снимать будете.

— А грипп? — полюбопытствовал насмешливый режиссер.

Бродили по лужайке, которые по неотложным делам, которые от безделья, многочисленные члены съемочного коллектива. Операторская команда под зычный рык шефа катила кран, пиротехники копали ямки, художник с декоратором сооружали как бы сломанное и обгоревшее дерево. Прочие суетились просто так: показывали режиссеру, что тоже трудятся.

В этой мельтешне, что-то измеряя шагами, невозмутимо шествовали два бойца времен гражданской войны, в высоких несегодняшних сапогах, в гимнастерках с разговорами. Один, правда, в полном параде: при портупее, при шашке и в буденновке, а второй с непокрытой головой и распояской.

— Петро! — заорал Виктор ликующе.

Тот, что с распояской, обернулся на крик и тоже обрадовался:

— Витек! Подожди меня, через полчаса освобожусь и поговорим!

Теперь пристроиться где-нибудь посидеть полчасика. А то и прилечь в укромном местечке на травку. Побаливало еще телосложение, побаливало.

— Виктор Ильич, можно вас на минутку, — позвал женский голос.

Добродушная девица с черным чемоданом-ящиком улыбалась ему. Гримерша Валя.

— Ты-то что здесь делаешь, Валюша? Общий же план!

— Комиссаров паричок привезла. Не дай Бог, шлем у трюкача с головы свалится, и он у нас блондином окажется, — объяснила Валя свое присутствие и поманила Виктора пальчиком. — Идите-ка ко мне.

Виктор подошел. Валя профессионально осмотрела фингал, потом нежно ощупала. Открыла свой чемоданчик, поискала в нем что-то, приговаривая:

— С таким лицом людям показываться нельзя, Виктор Ильич. Сейчас мы вас слегка затонируем, и будете вы смуглый красавец без синяков. Только придется дня три, пока синяки не сойдут, немытым походить.

Смуглый красавец лежал на траве и смотрел в небо, когда к нему подошел боец Красной Армии. Подошел, сел рядом, обхватил руками высокие сапоги и спросил:

— Как живешь, Витя?

— Как в раю, — ответил Витя, с трудом перевалился со спины на живот, глянул на Петра и сказал: — У меня к тебе серьезные дела.

— Самое сейчас серьезное дело — подсечку как надо провести.

— Так ведь и я про подсечку. Ты покойного Серегу знал?

— А как же. Он в свое время ко мне в группу просился…

— А ты не взял, — закончил за него фразу Виктор. — Почему?

— Почему, почему? По кочану и капустной кочерыжке. Долгий разговор.

— Ты — коротко, — посоветовал Виктор.

— Он — штымп. Цветной, — коротко ответил Петр.

— С фени на русский переведи, пожалуйста.

— Он в особом отряде КГБ служил. А я, как сынок человека, отгрохавшего срок от года моего рождения до года моего окончания средней школы, особо не обожаю товарищей из этой конторы.

— Мне он говорил, что в ВДВ служил…

— Мало ли что он говорил!

— Ну, а ты откуда узнал про КГБ?

— Один его приятелек по секрету сообщил. Хотел Сереге помочь: вот, мол, из какого заведения!

Не дал договорить второй боец Красной Армии.

— Петр Васильевич, там требуют, чтоб начинали, — подойдя, оповестил он. Петр поднялся с травы, обнял бойца за плечи, сказал весело:

— Все в порядке, Гена. Ты сделаешь, как надо. А если случайность какая, я подстрахую.

— Хочется им всем нос утереть, — признался Гена.

— Утрем, не беспокойся, утрем! — пообещал Петр.

— Ты еще в свои пятьдесят с хвостиком в дублерах ходишь? — поинтересовался с травы Виктор.

— И основным, бывает, прохожу, — скромно ответил Петр. — Ну, пошли, Гена.

Двое красноармейцев удалялись. Виктор приподнялся на локте, крикнул им в спины:

— Мы с тобой не договорили, Петя!