День и ночь, 2009 № 01–02

Памяти Александра Касымова

Ребёнок, ты играешь на пригорке.Как хорошо бросать слова на ветер!Они летят, качаясь в синем небе,И как прекрасно их преображенье!

Вот это стало городом волшебным,А в нём живут невиданные люди.Их сердце — нежность, их глаза — усмешка.Не плачь, не надо — кончилось виденье.А вот другое — словно окна в небе,

Где ангелы, выглядывая кротко,Все смотрят на тебя с недоуменьем.Не бойся их, ты лучше. Ты — ребёнок.А это что — как зеркало кривое,А в нём — чужие… Мама, мама, страшно!

И с диким криком ты домой вбегаешь,Но мамы нет. И папы нету тоже.А только кто-то сильною рукоюТебя бросает прямо на кроваткуИ укрывает грубо одеялом,

И в ужасе ты быстро засыпаешь.А что случилось — ты ведь не узнаешь…

Озолин

В конце сентября 1987 года я приехал в Барнаул из деревни, в которой работал по распределению, и зашёл в местный Союз писателей. Секретарша, милая женщина неопределённого возраста за тридцать, спросила, кто бы мне больше подошёл. Я ответил — если можно, кого-нибудь с нежной душой. Она ушла, и минут через пять или шесть в красный уголок, где я сидел, зашёл большой плотный мужчина лет около пятидесяти. Это был Вильям Янович Озолин. Я показал ему свои стихи, он что-то похвалил, что-то поругал, оставил свой адрес (Барнаул, главпочтамт, ящик 99), и мы расстались. Душа у него и вправду оказалась нежная.

Я писал ему письма, он на них отвечал, он же посоветовал мне ходить в литературное объединение при местном Союзе, и мне удалось несколько раз побывать на его заседаниях, вырываясь из своей Речкуновки, как называл мою деревню Вильям Янович.

Вместе с ним мы как-то пошли в гости к какому-то местному литератору. Это был Борис Капустин. У него недавно вышла первая книга, а лет ему было что-то около сорока. Втроём мы сидели за столом, разговаривали на всякие литературные и не очень темы, они оказались рыбаками, говорили и о рыбалке, кстати, ели какую-то сушёную рыбу. Я не знал, как её едят, и поэтому попросил Вильяма Яновича мне показать, как это делается. Он удивлённо посмотрел на меня, взял большими пальцами рыбку, оторвал ей башку, очистил кожицу и подал мне. Дальше я ел эту рыбу сам, пил водку, но авторитет мой в глазах Вильяма Яновича уже упал.