День и ночь, 2009 № 03

Н. С. Вкладывая, но, главное — без всякого понимания сути дела.

Ю. Б. Действительно ли им был Александр Исаевич? В своё время я общался с живущим ныне в Благовещенске писателем Борисом Черныхом, бывшим сидельцем политзоны «Пермь-36», которого вы знаете. Черных переписывался с Солженицыным и у них возник вопрос о монархии в современных условиях: «Готова ли к этому Россия?»

Н. С. Не готова…

Ю. Б. — сказал Александр Исаевич. На что Борис Иванович ответил: «А был ли готов иудейский народ к приходу Христа?»

Н. С. Ну, так и не принял! Не был готов — и не принял. И до сих пор ждёт Мессии. Я вам так скажу: Александр Исаевич в том смысле, в каком сейчас именуют себя монархистами те или иные люди, таковым себя не считал. Но он полагал, что, быть может, монархия — самый лучший способ правления. Однако монархия только тогда реально не профанирует своё назначение и название, когда сам монарх и большинство народа убеждены в его богоизбранности. Тогда есть шанс, что монархия будет благодетельной для людей, которые живут под монаршьим скипетром. Но в сегодняшнем российском обществе такие настроения напрочь отсутствуют. И, я думаю, не реально, чтобы они в обозримом будущем возникли. И Александр Исаевич так думал.

Ю. Б. Известно, как «бодался телёнок с дубом» и отношение Александра Исаевича к идеям коммунизма и советской власти. Но когда мы «отряхнули её прах с наших ног» и полностью погрузились в ту реальность, в которой мы сейчас пребываем, самое время задаться вопросом: «Что же мы, в результате, построили?»

Н. С. Мало что построили. А разрушили много. Александр Исаевич очень тяжело к этому относился. Он, вообще, всю жизнь был оптимистом, а близко к смерти не раз признавался, что это качество подутратил. Солженицын умирал в большой тревоге за страну. Просто в сердечной муке. Он терзался вопросом: «Сохранится ли Россия?» И даже написал об этом.

Ю. Б. Это опубликовано?

Н. С. Нет, эти заметки остались у него на рабочем столе. Александр Исаевич всегда считал, что и в 1917-м году, и теперь, виноваты две стороны: и власть, и общество. Но всегда более виновата власть. май 2009-го.

Владимир Набоков

Родина

Я занят странными мечтамив часы рассветной полутьмы:что, если б Пушкин был меж нами —простой изгнанник, как и мы?Так, удалясь в края чужие,он вправду был бы обречён«вздыхать о сумрачной России»,как пожелал однажды он.Быть может, нежностью и гневом —как бы широким шумом крыл, —ещё неслыханным напевомон мир бы ныне огласил.А может быть и то: в изгнанье

свершая страннический путь,на жарком сердце плащ молчаньяон предпочёл бы запахнуть, —боясь унизить даже песней,высокой песнею своей,тоску, которой нет чудесней,тоску невозвратимых дней…Но знал бы он: в усадьбедальней одна душа ему верна,одна лампада тлеет в спальне,старуха вяжет у окна.Голубка дряхлая дождётся!

Ворота настежь… Шум живой…Вбежит он, глянет, к ней прижмётсяи всё расскажет — ей одной.

Иван Переверзин

Птицы вечности

Птицы вечности

Птицы вечности реют повсюдуи в небесные трубы трубят.Молча слушаю, мою посуду,ты не слышишь, ты моешь ребят.Мы оглохли от хриплых и разныхсвистунов на руинах основ,от пророков ленивых и праздных,

извращающих истинность слов.Жить и жить бы спокойно и тихов мирозданье, где есть тополя,где цветёт-доцветает гречиха,дышат свежестью мёда поля.Мельник с неба просыплет мучицы —мы и сыты, и с хлебом живём…Птицы вечности, вечные птицы,я не знаю, что в сердце моём.Только ходики слышатся в доме,только тени мерцают хитро.И всю ночь я держу на ладонипрядь волос — золотое перо.