День, когда мы будем вместе

Агнешка подняла на меня свои прекрасно-печальные глаза и проговорила тихо, будто у нее болело горло:

– Проходи, Тим, садись вот в это кресло. Можешь открыть шампанское.

Как быстро взрослеют дети, подумал я, беря бутылку с низкого столика, уставленного фруктами.

Мы выпили по глотку, и она спросила, отставив фужер:

– Тим, ты – КГБ?

Признаться, я был готов к любому вопросу, но только не к этому. Допускал, как крайний вариант, что она будет допытываться, не спал ли я с Лидией, так как кто-то из их делегации, возможно, видел нас в обнимку.

– Конечно, – ответил я, хотя совсем не хотел дурачиться. – Разве это не ясно по мне и моему поведению? У меня задание – соблазнить и завербовать одну дурочку из «Солидарности». Потом убрать пана Гжегоша и свалить все на Лидию. Работы много, а помогать некому. Кто сказал тебе эту чепуху?

– У нас все так говорят, – отозвалась Агнешка, вновь беспокоя фужер. – Ты похож на КГБ. Кроме тебя, никто с нами из ваших не общается. И еще говорят, что зимой вы введете войска. Тим, не вводите войска! Дайте нам жить, как мы хотим. Пожалуйста, Тим, не вводите войска!

Глаза ее заблестели от навернувшихся слез, губы задрожали, и в следующую секунду она разрыдалась.

Я всегда терялся, когда женщины плакали при мне. Первым моим порывом было встать и обнять ее, но вместо этого я встал и начал ходить по комнате, почему-то считая бутылки, выстроившиеся вдоль стены.

Рыдания ее прекратились столь же внезапно, как и начались. Какое-то время она не могла вздохнуть полной грудью, потом поднялась и ушла в ванную. Я подошел к бару, достал из него знакомую бутылку виски и выпил прямо из горла, едва не поперхнувшись.

Агнешка вернулась довольно быстро. Она привела себя в порядок и молча сидела теперь, глядя перед собой. Я не знал, что ей сказать, и продолжал мерить шагами гостиную и считать бутылки.

Наконец она подняла на меня глаза, которые были еще красными от недавних слез, и произнесла все еще с одышкой:

– Прости меня, Тим. Если бы это говорили другие, но когда вчера вечером Гжегош и Лидия…

– Что Лидия? – остановился я. – Ладно, пан Гжегош, но Лидия-то что – тоже считает меня агентом КГБ?

Агнешка молча кивнула. Потом уточнила:

– Она сказала: может быть… Я знаю, почему так. Ей кажется, что ты больше… ну, любишь м е н я, да?

– Да, – чуть ли не выкрикнул я, – но мне придется любить тебя меньше, если ты будешь верить всей этой грязи. Разве я интересовался вашими делами? Ты не помнишь, чем я интересовался прошлый раз, когда мы были у меня в номере? КГБ! Да на меня там воот такая папка заведена еще со студенческих времен. И после этой поездки меня, наверное, вообще, и в Монголию не пустят. Здесь есть люди, которые следят за всеми нами. Я знаю только одного, а их тут три, пять, десять! И каждый из них напишет свой отчет, где обязательно отметит, что такой-то гусь лапчатый общался постоянно с представителями польской антикоммунистической организации и вел разгульный образ жизни, находясь в окружении двух красоток, одна из которых просто дура, а другая еще и…

Она не дала мне договорить. Я видел, как она вставала и двигалась в мою сторону, но остановиться не мог и умолк только тогда, когда она, поднявшись на цыпочки, прикрыла мой рот поцелуем. Я сжал ее, и она на мгновение оторвала губы, вскрикнув от боли, но тотчас прильнула ко мне с еще большей страстью…

Потом повторилось почти тоже самое, что было три дня назад: я сидел в кресле с ней на коленях, поцелуй был тягуч и длился дольше, чем в прошлый раз, я нежно мял ее тело, по которому шла нескончаемая судорога, снова в какой-то момент она отпрянула и впилась в меня безумным взором, и руки мои потом на ее шее, и стоны переходящие в крики – и накатившая вдруг ярость желания все порушить и уничтожить, и ее прерывистый хрип, вернувший меня в сознание…

Глава пятнадцатая

За два часа я изучил газету вдоль и поперек. Собственно, кончине леди Памелы было посвящено несколько строк, а в основном журналеры «Sun» ходили вокруг да около. Если бы приступ настиг ее в разумной доступности от реанимационного центра, то ее бы спасли – такой вывод делал кардиохирург Пол Бентли, но в открытом море у нее не было шансов. Писалось много о ее слабом здоровье, о том же, что она страдала синдромом Уильямса, не было ни слова – эта тайна оберегалась от посторонних. Я еще раз посмотрел наледи Памелу в малозатратном купальнике и, не удержавшись, погладил ее ножку – уж больно хороша она была! Если бы я был герцогом и имел такую жену, то не пожалел бы денег на купальник, из-под которого была видна лишь мочка ее левого уха.