День пламенеет

Но эта первая дикая зима после открытия Кармака многому научила Пламенного. Несмотря на свою расточительность, он не лишен был выдержки. Следя за безумным мотовством новоиспеченных миллионеров, он не совсем их понимал. По его мнению, можно было вышвырнуть во время ночной пирушки свой первый выигрыш. Так он сам поступил в ту ночь в Сёркл, спустив в покер пятьдесят тысяч — все свое состояние. Но на эти пятьдесят тысяч он смотрел только как на первый заработок. С миллионами дело обстояло иначе. Такое состояние было крупной ставкой, его нельзя было сеять по полу трактира, а эти пьяные миллионеры, потерявшие всякое чувство меры, буквально рассыпали его из своих кожаных мешков. Был тут некто Макманн, пропивший в трактире тридцать восемь тысяч долларов; был Джимми Грубиян, распутничавший в течение четырех месяцев, прокучивая в месяц по сто тысяч долларов; затем, в одну мартовскую ночь он свалился пьяным в снег и замерз; был тут Быстроногий Билл, который надебоширил и спустил три ценные заявки, так что ему пришлось взять в долг три тысячи долларов, чтобы выехать из страны; из этой суммы он скупил на доусонском рынке сто десять дюжин яиц только потому, что его возлюбленная, водившая его за нос, любила яйца; он платил по двадцать четыре доллара за дюжину и сейчас же скормил все своим волкодавам.

Шампанское стоило от сорока до пятидесяти долларов бутылка, а устрицы в жестянках — пятнадцать долларов. Пламенный не позволял себе подобной роскоши. Он не задумывался поставить виски по пятьдесят центов за рюмку всей компании, собравшейся в трактире, но, несмотря на свою расточительность, не был лишен чувства меры, и что-то в нем возмущалось, когда он видел, как платят пятнадцать долларов за содержимое жестянки устриц. С другой стороны, быть может, помогая неудачникам, он тратил больше денег, чем самые дикие из новоиспеченных миллионеров могли выбросить в безудержном кутеже. Священник в госпитале мог бы порассказать о более значительных пожертвованиях, чем первые десять мешков муки. А старые приятели, навещавшие Пламенного, неизменно уходили от него, успокоенные и довольные. Но пятьдесят долларов за бутылку шампанского! Это его возмущало.

И тем не менее он все же иногда закатывал свою ночку, как в былые времена. Но он делал это по другим основаниям. Во-первых, этого от него ждали, ибо так он поступал в старину. А во-вторых, такую забаву он мог себе позволить, хотя теперь подобные развлечения его не так уже прельщали. У него по-новому проявилась жажда власти. Самый богатый золотоискатель на Аляске, он захотел стать еще богаче. Эта была крупная игра, и ему она нравилась больше всех прочих игр. Отчасти его роль была творческой. Он нечто создавал. И радость, вызываемая в нем миллионными россыпями Эльдорадо, совершенно тускнела в сравнении с той, какую он испытывал, следя за работой своих двух лесопилен и наблюдая, как несутся вниз по течению огромные бревенчатые плоты и прибиваются к берегу около горы Мусхайд. Золото, даже на весах, было в конце концов лишь абстракцией. Оно символизировало вещи, власть. Но лесопильни были сами по себе вещами конкретными и осязательными и давали возможность творить новые вещи. Это были сны, воплотившиеся наяву, — ясная и несомненная реализация волшебных грез.

Летом, с новыми партиями золотоискателей, прибыли специальные корреспонденты крупных газет и журналов. Все они отводили Пламенному длинные столбцы в своих газетах, и, поскольку дело касалось внешнего мира, Пламенный вырос в крупнейшую фигуру на Аляске. Конечно, спустя несколько месяцев мир заинтересовался испанской войной и позабыл о нем, но на Клондайке Пламенный по-прежнему оставался самой выдающейся личностью. Когда он проходил по улицам Доусона, все головы поворачивались в его сторону, а в трактирах новички следили за ним с благоговением, почти не отрывая от него глаз. Он не только был самым богатым человеком в этом краю, помимо этого он был Пламенным, пионером, тем, кто, чуть ли не в древние века этой молодой страны, перешел Чилкут и спустился вниз по Юкону, навстречу двум старым богатырям — Эль Майо и Джеку Мак-Квещен. Он был Пламенным, героем десятков невероятных приключений, человеком, который через дикие тундры домчался к китобойному флоту, затертому льдами в полярном море. Он был тем, кто сделал перегон с почтой от Сёркл до Солт-Уотер и обратно в шестьдесят дней, кто спас от гибели тананское племя в зиму 91-го года, короче, — тем, кто поражал воображение новичков сильнее, чем могли это сделать десятки других, вместе взятых.