Рано или поздно полиция все же узнает о случившемся. Они, несомненно, опубликуют в газете фотографию, и бармен, конечно, вспомнит, как 1 августа фотограф покидал бар в компании высокого блондина в клетчатом костюме и темных очках.
Шакал вспомнил, что с барменом он не обменялся ни единым словом. Правда, две недели назад он заказывал официанту из того же бара пиво, но у того должна быть феноменальная память, чтобы вспомнить легкий иностранный акцент англичанина. Полиция станет искать высокого блондина, может, они даже выйдут на имя Александра Даггана, но бельгийцам придется как следует потрудиться, чтобы выследить самого Шакала. Пожалуй, месяц у него есть, а это как раз то, что нужно.
Убив человека, англичанин ощутил не больше эмоций, чем если бы наступил на таракана. Шакал расслабился, выкурил вторую сигарету и выглянул в окно. Глубокие сумерки окутали город. Была половина десятого. Шакал тихо вышел из студии и запер за собой входную дверь. Никто не встретился ему на улице. Через полмили он бросил ключи в канализационную решетку и услышал всплеск где-то глубоко под асфальтом, в трубе, по которой текли сточные воды.
Шакал вернулся в гостиницу и заказал себе ужин. На следующий день, в пятницу, он отправился делать покупки в один из рабочих районов Брюсселя. В магазине, специализирующемся на туристическом снаряжении, он купил пару специальных ботинок, длинные шерстяные носки, хлопковые брюки, клетчатую рубашку и рюкзак. Кроме этого, приобрел тонкий лист пенопласта, хозяйственную сумку, моток бечевки, охотничий нож, две тонкие кисти для рисования, банку розовой и банку коричневой краски. Шакал хотел купить большую дыню-касабо в открытом ларьке, однако в последний момент передумал, рассудив, что дыня может испортиться за выходные.
Пока Шакал занимался покупками в Брюсселе, Виктор Ковальский постигал премудрости телефонной справочной службы на главпочтамте в Риме.
Не зная ни слова по-итальянски, ему пришлось прибегнуть к помощи одного из почтовых клерков, который немного владел французским. Тужась, поляк объяснил ему, что желает позвонить человеку в Марсель, но, к сожалению, не знает номера телефона. Да, у него есть и имя, и адрес. Человека зовут Гржибовский. Озадаченный клерк попросил Ковальского написать это имя. Ковальский написал, но итальянец, будучи не в состоянии поверить, что имя может начинаться с "Гржб...", выдал его оператору на междугородке как "Триб...", предположив, что "ж", написанная Ковальским, на самом деле еще одна, лишняя буква "и". Оператор французской междугородки сообщил, своему коллеге в Италии, что в марсельском телефонном справочнике Йозеф Грибовский не значится. Клерк передал это Ковальскому.
Только случайно клерк, будучи по природе сознательным человеком, да к тому же желавшим угодить иностранцу, еще раз проговорил имя, чтобы подчеркнуть правильность своего восприятия:
- П n'existe pas, monsier. Voyons... jay, air, eee...
- Non, jay, air, zed.., - вставил поляк.
- У служащего на лице обозначилось недоумение.
- Excusez moi, monsier. Jay, air, zed?? Jay, air, zed, ygrec, bay?
- OuiG. R. Z. Y. B. O. W. S. К. I.
- Такого нет, мсье. Вот, пожалуйста: Г. Р. И. ...
- Нет, Г. Р. Ж.
- Извините меня, мсье. Г. Р. Ж.? Г. Р. Ж. И. Б.?
- Да, - Г. Р. Ж. И. Б. О. В. С. К. И.
Итальянец поморщился и снова обратился к оператору:
- Дайте мне международную справочную.
Через десять минут Ковальский уже знал телефон Йойо, а еще через полчаса его соединили. Сквозь потрескивание в трубке на том конце провода послышался голос экс-легионера. Ковальский почувствовал некоторую неуверенность Гржибовского, когда тот подтверждал плохие новости из письма Ковача. Да, он рад, что Ковальский позвонил, он сам пытался связаться с ним уже три месяца. К сожалению, да, это правда насчет болезни маленькой Сильви. Она все больше худела и слабела, и когда, наконец, доктор поставил диагноз, ее уже пора было укладывать в постель. Квартира? Нет, это не та самая, они переехали в новую, более просторную. Что? Адрес? Йойо тщательно проговаривал его, пока Ковальский, высунув язык, медленно записывал.
- Что говорят эти знахари? Сколько она еще протянет? - проревел в трубку поляк.
Только с четвертого раза ему удалось донести смысл своих слов до Йойо. Последовала долгая пауза.
- Алло, алло, - закричал Ковальский, не услышав ответа.
Голос Йойо был сух и почти сливался с потрескиваниями в трубке.
- Может, неделю. Может, две или три.
Потрясенный Ковальский уставился на трубку. Не сказав ни слова, он повесил ее на место и вывалился из кабины, двигаясь почти вслепую. Оплатив разговор, он взял почту, защелкнул стальной наручник чемоданчика у себя на запястье и направился в отель. Первый раз за многие годы его мысли суматошно, метались в голове, и не было никого, к кому он мог бы обратиться за инструкцией или приказом.