Деньги

— Молодой Симбалли, после вашего последнего хода он, должно быть, загнан в угол. Он прекрасно понимает, что никакая банковская группа, особенно в Швейцарии, не рискнет ему помочь в такие фантастически короткие сроки. Поставьте себя на место финансистов: поначалу они полагали, что речь идет об обычной публичной оферте, в большей степени привычной для Соединенных Штатов и в меньшей — для Европы. Но то, что произошло, — неожиданное и столь позднее предъявление сотен тысяч акций, эти разоблачения в прессе — доказывает, что на деле речь идет о решительной схватке между банком Яла и его незримым противником. Кто же этот противник? Никто не знает. Кто захочет ввязываться в схватку, не зная главного действующего лица и имея в своем распоряжении менее суток? В мире финансов, юный Танцор Франц, когда кто-то тонет, остальные отворачиваются и смотрят в другую сторону. Ял остался один. Ваш седьмой ход, мой мальчик, был великолепен. Позвольте мне подумать над восьмым…

Филипп Ванденберг говорит по телефону холодным, спокойным голосом воспитанного человека, голосом хирурга, который звучит в тишине операционной:

— Господин Ял, я назвал вам свое имя, должность и имя человека, по поручению которого я с вами связался.

— Я прекрасно слышал, что вы сказали. Я хочу знать причину вашего звонка.

Я тысячу раз слышал голос Яла. Он даже звучал в моих снах в яркие кенийские и удушающие гонконгские ночи. Но никогда его голос не был таким напряженным и глухим. Это был голос человека, в конце сражения осознающего неизбежность своего поражения.

— Господин Ял, мое имя Филипп Ванденберг, я возглавляю крупную адвокатскую контору из Нью-Йорка, откуда я вам звоню по совету Джона Кэррадайна, и я уполномочен не им, а клиентами, которых он представляет, предложить вам пятьсот тысяч долларов США в обмен на шестьсот семьдесят тысяч акций ЮНИЧЕМА, находящихся в вашем распоряжении. В случае вашего согласия на продажу на срочных условиях мои клиенты дадут письменное обязательство снять заявку по вашей публичной оферте и закрыть ее.

Тишина.

— Сколько вы сказали?

— Пятьсот тысяч долларов. Но я должен вам сказать кое-что еще, господин Ял…

С тем же спокойствием хирурга Филипп Ванденберг разворачивает газету так, чтобы шелест бумаги, пройдя через динамик телефона и Атлантику, достиг ушей Яла.

— Господин Ял, у меня в руках фотокопия письма, которое мы получили вчера по почте и которое одиннадцатого февраля 1935 года адресовано вами некому Иоахиму Шаеру из берлинского отделения Союза зарубежных немцев.

На самом деле в руках Филиппа Ванденберга рецензия офф-офф-Бродвея на театральную пьесу, которую критики, кстати, считают провальной.

— Господин Ял, срок действия вашей публичной оферты истекает через два часа. Вы не в состоянии удовлетворить требования продавцов, которых вы сами пригласили к участию в сделке. Примите предложение моих клиентов…

— Кто они?

— Я не имею права раскрывать их имена.

— Это Франц Симбалли?

— Даю слово, что этого имени среди них нет.

Совершенно верно. Это не я — на сей раз пятьсот тысяч долларов заплатит принц Азиз.

— …среди них нет. Примите сделанное вам предложение, господин Ял, и вы хотя бы сможете сохранить банк. Это совет, который вам дает Джон Кэррадайн. Если вы хотите сами поговорить с ним, я могу…

— Нет… Нет…

Голос Мартина Яла глухой, почти неразборчивый. Ледяной взгляд голубых глаз Филиппа Ванденберга отрывается от развернутой на столе газеты и встречается с моим, и я читаю в нем вопрос: «Какие чувства обычно вызывает смерть врага?»