– Слушай меня внимательно, – произнес Рыбак. – Времени у нас в обрез. Лясы точить некогда, скорей бы с этой бодягой покончить. Или ты думаешь, мы от этого удовольствие получаем? Да нам бы к шести свернуть все дела – и ужинать дома с семьей, как нормальные люди! Ненавидеть тебя нам не за что. Зуб на тебя мы не точим. Расскажи, что делал вчера вечером – и больше мы от тебя ничего не потребуем. Если человеку нечего стыдиться, рассказать такое – проще простого, не так ли? Или ты все-таки что-то скрываешь, и потому молчишь?
Я молча разглядывал пепельницу на середине стола.
Гимназист снова с хрустом пролистал страницы блокнота и спрятал его в карман. С полминуты никто не произносил ни слова. Рыбак достал очередную сигарету, воткнул в рот и прикурил.
– Стальная воля. Железобетонная выдержка, – съязвил он наконец.
– Ну, что? Вызываем Комиссию по правам человека? – спросил Гимназист.
– Да при чем тут права человека? – тут же отозвался Рыбак. – Это элементарный гражданский долг! Так и Законе сказано: “Оказывать посильную помощь следствию”. Слыхал? В твоем любимом законодательстве написано, черным по белому! За что ж ты так полицию ненавидишь? Ты, когда в городе заблудишься, у кого дорогу спрашиваешь? У полиции. Если твой дом обчистили, куда ты звонишь, как ошпаренный? В полицию! А о том, что всё это – дашь-на-дашь, даже подумать не хочешь? Что тебе мешает ответить? Мы же спрашиваем простые вещи простым языком, так или нет?
– Сначала я должен узнать, в чем дело, – повторил я.
Гимназист извлек из кармана пачку бумажных салфеток, вытянул одну и трубно, с оттяжкой высморкался. Рыбак отодвинул ящик стола, достал оттуда пластмассовую линейку и принялся похлопывать ею по раскрытой ладони.
– Вы что, ничего не соображаете? – воскликнул Гимназист, выбрасывая салфетку в урну возле стола. – Каждым подобным ответом вы только вредите себе самому!
– Эй, парень. Сейчас не семидесятый год. Кому охота тратить время на твои игры в борьбу с произволом? – протянул Рыбак с такой интонацией, будто ему осточертел белый свет. – Эпоха беспорядков прошла, приятель! Новое общество засосало всех – и тебя, и меня – в свое болото по самые уши. Нет больше ни произвола, ни демократии. Никто уже и не мыслит такими категориями! Это общество слишком огромно. Какую бурю ни пытайся поднять – не выгадаешь ни черта. Система отлажена до совершенства. Любому, кто ею недоволен, остается разве что окопаться и ждать какого-нибудь супер-землетрясения. И сколько бы ты ни выпендривался здесь перед нами – никакого толку не будет. Ни тебе, ни нам. Только нервы измотаем друг другу. Если ты интель – сам это понимать должен; так или нет?
– Да, возможно, мы немного устали, и потому обратились к вам не в самой вежливой форме. Если так – приносим извинения, – проговорил Гимназист, вновь теребя извлеченный из кармана блокнот. – Но вы нас тоже поймите. Работаем мы на износ. Со вчерашней ночи почти не спали. Детей своих не видали дней пять, не меньше. Едим как попало и где придется. И пускай это вам не нравится – но мы тоже, по-своему, вкалываем на благо этого общества. А тут появляетесь вы, упираетесь рогами в землю и на вопросы отвечать не хотите. Поневоле занервничаешь, представьте сами! Говоря “вы вредите себе самому”, я всего лишь имел в виду, что чем больше мы устаем – тем хуже обращаемся с вами, это естественно. Простые вопросы решать становится сложнее. Всё только запутывается еще больше. Конечно, существует и столь почитаемый вами Закон. И гражданские права согласно Конституции. Но чтобы их досконально соблюдать, нужно время. Пока тратишь время, рискуешь столкнуться с целой кучей очередных неудобств. Закон – штука ужасно заковыристая, и возиться с ним бывает порой просто некогда. Особенно – в нашей работе, где все приходится решать с пылу с жару прямо на месте происшествия. Вы понимаете, о чем я?
– Не хватало еще, чтоб ты нас не понял. Никто не собирается тебя запугивать, – подхватил Рыбак. – Вот и он тебя всего лишь
Я молча разглядывал пепельницу. На ней не было ни надписей, ни узора. Просто старая и грязная стеклянная пепельница. Вероятно, когда-то она была даже прозрачной. Но не теперь. Теперь она была мутно-белесой, с ободком дегтя на дне. Сколько, интересно, она простояла на этом столе? Наверно, лет десять, не меньше…
Рыбак еще с полминуты поиграл линейкой в ладони.
– Ну, хорошо! – сказал он наконец. – Мы расскажем, в чем дело. Хотя это и нарушение стандартной процедуры дознания – считай, что твои претензии принимаются. Будь по-твоему… По крайней мере, пока.